Глава 12

РЕЧЕВОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

12.1. Вступительные замечания

В этой книге излагается взгляд на лингвистическую прагматику как дисциплину, в которой в качестве её основных частей выступают Теория речевых актов, Теория прагматического значения и Теория коммуникативного взаимодействия. Все три части, хотя они и разнонаправлены, но тем не менее тесно связаны друг с другом такими факторами, как целеустремлённая деятельность субъектов языкового общения и значения, передаче и интерпретации которых эта деятельность подчинена.

Теория коммуникативного взаимодействия сложилась в значительной мере под влиянием социологических, социально-психологических и этнографических взглядов. Но вместе с этим в ней очевидно влияние совокупности выдвинутых в Теории прагматического значения принципов, лежащих в основе межличностного общения (Принцип Кооперации, Принцип Вежливости, Принцип Иронии, в какой-то мере принципов и тезисов Теории Релевантности). Даже Теория речевых актов не идёт далеко в изоляции иллокутивных сил и правил успешности, на что нередко сетуют её критики. Говорящий, строящий в речевом акте своё коммуникативно-прагматическое пространство, включает в это силовое поле своего слушателя. Иллокуция и перлокуция небезадресны.

Языковое взаимодействие может осуществляться как в устной, так и в письменной форме. Данная глава ограничивается рассмотрением разговоров как комплексных речевых событий диалогического (интерактивного) характера, представляющих собой содержательно и формально упорядоченные последовательности устных высказываний.

Высказывания — минимальные звенья разговора. Они могут квалифицироваться либо как иллокутивные акты, либо как полные, незавершённые или осложнённые, интонационно оформленные предикации (в англо-саксонской традиции, клаузы).

Речевой разговорный комплекс в целом представляет собой линейную структуру, составляющие которой следуют друг за другом во времени. В нём чередуются блоки, состоящие из одного или нескольких высказываний. Этими блоками как раз и обмениваются интерактанты: это их речевые вклады в разговор (см. 12.3 и 12.4).

Но прагматический термин разговор иногда воспринимается как термин, используемый в теории разговорной речи. Поэтому есть необходимость остановиться на том, что же понимается под разговорной речью вне прагматики.

12.2. Теория разговорной речи

Разговор есть явление речи, которое:

а) реализуется в естественной для речи звуковой субстанции и

б) представляет собой интерактивное / диалогическое образование.

Можно было бы соответственно говорить о разговоре как явлении разговорной речи. Но в отечественной лингвистике термин разговорная речь практически оказывается занят за иным направлением исследований.

Разговорной речи (коллоквиалистике) у нас в стране посвящено огромное множество работ, среди авторов которых могут быть названы В.Д. Девкин, Е.А. Земская (р. 1926), О.А. Лаптева (р. 1931), М.В. Панов (1920—2001), О.Б. Сиротинина (р. !923), Ю.М. Скребнев (1922—1993), Н.Ю. Шведова (р. 1916), Н.А. Шигаревская (1917—1978), Е.Н. Ширяев (р. 1939) и мн. др.

Под разговорной речью никто из названных исследователей не имеет в виду собственно речь как процесс, деятельность, речевые акты. Их объектом является одна из потенциальных специфических языковых систем, входящих на правах варианта в общую систему языка. Только Е.А. Земская говорит эксплицитно не о разговорной речи, а о разговорном языке, хотя делает уступку традиционному термину.

Большинство наших учёных видят в разговорном языке по существу устную разновидность литературного языка, противостоящую его книжно-письменной форме. Литературный же язык в целом оказывается одним из социальных вариантов, соотносимых с диалектами и просторечием. Его характеризуют наддиалектность, устойчивость, нормативность, полифункциональность. Для разговорного языка характерны использование в обиходно-бытовом общении, стилистическая сниженность, наличие региональных вариантов, менее формальные среды общения.

Исследователями разговорной речи много сделано в описании её фонетических, морфологических, номинативных, синтаксических особенностей. Но понятие разговорной речи ориентировано не на звуковую форму манифестации языка, а на его функционально-стилистическую сторону. При таком подходе ничто не мешает ставить вопрос о возможности и письменной манифестации разговорного языка. Ведь известны же подобные опыты по отношению ко многим диалектам (ср., например, роман Фрица Ройтера на нижненемецком (Fritz Reuter. Ut mine Festungstid; верхненем. соответствие: Aus meiner Festungszeit). А лингвисты Германии называют соответствующий объект обиходным языком (Umgangssprache).

Семантика и тем более прагматика у нас в теории разговорного языка систематически не разрабатывались. Ей присущи те же, как и в структурной лингвистике, представления об идеальном говорящем, оторванность от процессов распознавания и выведения переданных смыслов и т.п. В этой теории отсутствуют понятия пресуппозиций, импликаций / импликатур, кодового и инференционного путей обработки информации.

Теория разговорной речи не является теорией языка в действии, т.е. прагматически она не ориентирована. Фиксируя свои объекты, линейность которых она отмечает (однако линейность — это свойство речи, а не языка), она не характеризует их как языковые действия или продукты действий, не говорит об их субъектах, интенциях, прагматических правилах и принципах языкового общения.

В этой теории не затрагивается интеракциональная сторона разговора как устного диалогического события..

Но вместе с тем представителями теории разговорной речи накоплен богатый опыт фиксации и разносторонней обработки корпуса примеров, который лингвистическая прагматика как раз и может использовать в своих интересах.

12.3. Конверсационный анализ (≈ анализ разговора)

Для конверсационного анализа понятия линейности коммуникативного события и его деятельностного характера не чужды. Более того, в центр внимания ставится взаимодействие (интеракция) субъектов. Коммуникативное событие представляется организованным, упорядоченным. По мнению одних, порядок в человеческой деятельности задаётся определёнными ценностями, нормами и языком, другие считают, что социальный порядок и, соответственно, упорядоченность в процессах коммуникации создаётся деятельностью интерактантов.

Слово conversation ‘разговор, беседа, речь; переговоры’ в американской литературе может обозначать общение в различных сферах (как в неформальном кругу, так и на официальном, формальном уровне). Ему присущ широкий диапазон употребления, нередко в фатической функции

Для носителей немецкого языка слово Konversation означает небольшой, незначительный разговор в повседневных условиях (англ. small talk), нередко беспредметную болтовню, неформальную лёгкую беседу, а не серьёзное выступление на научной дискуссии или в формальной сфере. А в качестве эквивалента англ. conversation чаще используется слово Gespräch ‘разговор', более близкое по своему содержанию англ. слову talk ‘разговор, беседа’. В соответствии с этим немецкими учёными в качестве эквивалента англоязычного термина conversation(al) analysis создаётся термин Gesprächsanalyse (≈ англ. talk analysis).

Конверсационный анализ возник в США как приложение этнометодологического течения в социологии. Принципы этнометодологии внедрял в научный обиход в 60-х и 70-х гг. прошлого века один из представителей феноменологической традиции Харольд Гарфинкел (р. 1917, Harold Garfinkel). Он видел свою цель в том, чтобы в фокус внимания поместить деятельность по созданию социального порядка. Этнометодологические искания привели его к разработке множества частных теорий, в том числе анализа разговора (Conversation Analysis).

Развёрнутую концепцию и экспериментальную методику этнометодологического конверсационного анализа создают в 1960-х гг. Харвей Сакс (Harvey Sacks, 1935—1975) и его ближайшие сотрудники и продолжатели Эмануэл А. Щеглофф (Emanuel A. Schegloff) и Гейл Джефферсон (Gail Jefferson). На становление этой концепции повлияли интеракционистcкие взгляды Эрвинга Гоффмана (Erving Goffman, 1922—1982), когнитивная психология, этнография речи, а также философия позднего Л. Витгенштейна.

Х. Сакс на протяжении ряда лет читал лекции по своей теории во многих университетах, в учёном мире они расходились в магнитофонных записях и были опубликованы посмертно (1989, 1992). Пропаганда теоретических и методических принципов Х. Сакса и дальнейшее их развитие — существенная заслуга Э. Щеглоффа и Г. Джефферсона.

По мнению представителей этого направления, цель конверсационного анализа заключается в том, чтобы в процессе строго эмпирического исследования “естественных” интеракций установить формальные принципы и механизмы, посредством которых участники данного социального события (“актёры”) осмысленно структурируют, координируют и упорядочивают свои собственные действия, действия других и актуальную ситуацию действия. Речь идёт о формальных приёмах, об “этно-методах”, которые применяются интерактантами в целях анализа релевантного для их действия контекста, интерпретации высказываний своих партнёров и обеспечения понятности, приемлемости и эффективности построенных высказываний. Этот подход направлен на осознание производства и воспроизводства социального порядка в привязанной к данному контексту языковой и неязыковой интеракции.

Сегодня объектами конверсационного анализа в американской традиции являются разговоры-в-интеракции (talks-in-interaction) и в институциональной сфере (школа, визит к врачу, высший свет), и при случайных разговорах. Осуществляются попытки описать упорядоченность, структуру и линейные модели интеракций .

Данная дисциплина (в США — conversation analysis, в Германии и Швейцарии — Gesprächsanalyse, Gesprächslinguistik, Dialogforschung) включает в себя:

а) эмпирическое исследование языковых текстов, которые производятся в условиях естественной коммуникации;

б) их фиксацию электронными средствами и накопление в памяти,

в) а также их транскрибирование с учётом особенностей структур процесса коммуникации, действий интерактантов и создаваемых ими смысловых предпосылок.

Проблеме транскрипции уделяется самое серьёзное внимание. В записи фиксируются не только языковые данные, но и используемые невербальные элементы, просодические характеристики произносимого (мелодика, динамика, темп, паузы различной длительности), качества голоса, перебивания собеседниками друг друга, существенные моменты внешней обстановки разговора и пр. Имеется много систем транскрипции разговора, разработанных разными учёными.

Разговорные события сперва фиксируются с помощью электронных средств аудио- и видеозаписи и транскрибируются, так что исследователь имеет потом дело не с говорящими субъектами, а с готовыми транскриптами. Конечно, эти документы позволяют судить главным образом в внешней, наблюдаемой стороне разговорных событий.

Конверсационный анализ отвечает прежде всего на вопрос КАК? и обходит стороной вопросы ПОЧЕМУ? и ЗАЧЕМ? Что же касается не данной в наблюдении смысловой стороны, скрытых инференционных процессов, понимания, вообще проблем знания мира и коммуникативной компетенции, то за помощью нужно обращаться к когнитивной психологии, когнитивной семантике и прагматике.

Если же это оставить пока вне внимания, то конверсационный анализ сейчас заслуженно занял прочные позиции в арсенале исследовательских инструментов и, став целостной самостоятельной дисциплиной,. влияет на такие смежные науки, как социолингвистика, анализ дискурса, теория межкультурной коммуникации, традиционная лингвистическая прагматика в её акциональном аспекте, социальная психология.

Рядом с этнометодологическим конверсационным анализом развивается также этнографический конверсационный анализ, который стремится к учёту социального контекста общения. Он тяготеет к социолингвистике.

Конверсационный анализ в настоящее время преподаётся во многих американских, а также германских, французских и швейцарских университетах как отдельная дисциплина или как раздел либо прагматики, либо анализа дискурса. В Германии он содержит в себе значительную долю элементов социолингвистики и теории межкультурной коммуникации.

12.4. Процедура анализа разговорного события

Разговор как коммуникативное событие происходит в определённом месте и в определённое время, имеет начало и конец. Это коммуникация лицом к лицу или, как говорят иногда, из уха в ухо. Последнее выражение позволяет считать объектом конверсацинного анализа общение и по телефону. Но естественной, первичной формой разговора служит прямое, личное общение, не опосредованное какими-либо техническими устройствами для дальней связи. Подчеркну, что это замечание не направлено против исследований разговоров с помощью телефона, раций, устройств голосовой связи (voice mail) через интернет.

Разговор имеет линейную структуру, выстраивается как последовательность сменяющих друг друга во времени функциональных единиц. Минимальной конститутивной конверсационной единицей удобнее считать коммуникативный ход (англ. turn, move, intervention, нем. Zug, Schritt), совершаемый одним из участников в промежутке между коммуникативными ходами партнёра (или партнёров) по разговору. Разговор развёртывается как последовательность таких чередующихся коммуникативных ходов (по преимуществу речевых ходов).

Всякий разговор (подготовленный и спонтанный, формальный или достаточно свободный от формальностей) определённым образом организован, упорядочен. Различия сводятся только к степени жёсткости предъявляемых друг к другу ожиданий.

В каждом из ходов очередной говорящий вносит свой коммуникативный вклад, представляющий собой высказывание или группу (блок) высказываний, посредством которых передаётся некое пропозициональное содержание и коммуникативная интенция данного говорящего.

Один речевой ход сменяется другим в результате мены говорящих. Способ передачи активной коммуникативной роли (в англо-американской литературе turn-taking, нем. эквивалент Sprecherwechsel) для конверсационного анализа представляет первостепенный интерес.

Переход роли говорящего от участника А к участнику Б осуществляется локальной управляющей системой (local management system), действующей в пределах обоюдного коммуникативно-прагматического пространства партнёров А и Б (если их двое). Б принимает на себя право говорить в определённом уместном для перехода месте (transition relevance place TRP).

Надо различать взятие на себя одним из интерактантов права говорить и передачу этого права другому.

Обстановка данного коммуникативного события, состав интерактантов, наличие среди беседующих формального или неформального лидера либо же лица, пользующегося их авторитетом, личностные свойства общающихся, интересы и цели, их ожидания по отношению к другому (или другим) участникам, предполагавшийся заранее или случайный контакт собеседников — таков неполный перечень факторов, определяющих, кто из участников будет выполнять роль инициатора разговора.

Инициатору разговора предстоит волей или неволей решать первые организационные задачи. Потом организационные функции могут перейти к лидеру разговора, если обстоятельства этого потребуют. Носителем коммуникативной инициативы и коммуникативного лидерства может быть одно и то же лицо, но это совмещение двух функций встречается не во всех типах ситуаций разговора.

Жизненные ситуации весьма разнообразны. И даже при каком-то сходстве каждый разговор уникален. Аналитик же ищет прежде всего основания для объединения разнородных фактов и лишь потом ищет внутри этого множества различительные признаки. Вот и мы вместе с Вами, читатель, можем договориться считать разговорами все интерактивные речевые события в любой сфере, включая сюда и случайные встречи сослуживцев где-то вне службы, и обмен впечатлениями о прошедших летних каникулах между студентами, и фамильярные подтрунивания друг над другом, и перебранку супругов, и беседу экзаменатора со студентом, и служебный разговор начальника с подчинёнными, и научную дискуссию, и столкновение аргументов и контр-аргументов, и интервью.

Вот один из примеров (Д. Гранин. Однофамилец). В фойе здания, где проходит математическая конференция, в толпе случайно встречаются Кузьмин и Зубаткин, работающие в одной монтажной организации; Зубаткин по работе подчинён Кузьмину, но здесь он чувствует себя независимо, раскованно; он здесь инициатор разговора, но лидер здесь не выделяется:

(12-1)                     З.: О, кого я вижу! Какими судьбами вы здесь, не ожидал...

К.: Случайно я тут, случайно. А вы?

З.: Я-то не случайно, я делегат. Я ведь соискатель. А вы как думали!

К.: Никак я не думал, Не успел.

Другой пример (А. Маринина. Соавторы). Начальник отдела полковник Афанасьев (он и лидер, и инициатор общения) вызвал к себе в кабинет свою подчинённую Каменскую. Он и начинает разговор (в присутствии Ильина):

(12-2)                     А.: Каменская, я перевожу Ильина в ваше отделение, с Доценко вопрос согласован. Пусть вместе с тобой и Зарубиным работает по делу писателя. Лишние руки вам не помешают.

К. Хорошо, Вячеслав Михайлович. Ильин приступает прямо сейчас.

А.: А чего тянуть? Веди его к себе, вводи в курс дела, нагружай заданиями.

В процессе разговора один из говорящих предоставляет право на речевой вклад другому либо без принуждения к этому, либо под давлением со стороны. О его готовности к передаче коммуникативной роли говорящего свидетельствуют: а) очевидное завершение им своего коммуникативного хода и наступившее молчание в ожидании ответа собеседника; б) словесная подсказка партнёру; в) побудительный жест или взгляд.

Претендующий на получение права говорить может заявить о своём намерении словесно или каким-то жестом (например, поднятием руки). Иногда один из партнёров перебивает того, кто сейчас говорит, ради желания высказаться незамедлительно.

Теперь возникает вопрос о том, как строятся линейные последовательности речевых ходов как функциональных звеньев данных интеракций.

Речевые ходы — это минимальные конверсационные единицы. Но разговор сперва членится исследователем с чисто формальной точки зрения на фазы начальную, заключительную и среднюю (промежуточную). Функциональная нагрузка этих фаз вполне понятна.

При более детальном рассмотрении данного события могут выделяться тематические и организационные отрезки разной длительности и внутренней сложности. В расчёт могут не приниматься сигналы обратной связи со стороны слушателя (или слушателей), которые свидетельствуют о внимании и характере эмоций, возбуждаемых при восприятии говоримого, но не являются очередными речевыми вкладами.

Аналитик может теперь заняться выяснением того, какие иллокутивные акты типичны для зачина и завершения разговора, для промежуточной фазы. Рассматривается, какие им присущи микрофункции внутри выделенных блоков и какие макрофункции выполняют эти звенья в разговоре как целом, по отношению к его глобальной теме. Микрофункции могут характеризоваться в терминах частных тем и в терминах иллокуций. Это в определённой степени не исключено и для макрофункций.

Вне внимания не должны оставаться формулы приветствий в начале разговора, формулы знакомства (если собеседники не встречались раньше), уточнение наличия общих знакомых, вопросы о самочувствии, благодарности за поздравление или сочувствие, формулы расставания и пр., что мало релевантно или совсем нерелевантно для смысловой характеристики разговора.

Но не могут не учитываться высказывания, влияющие на изменение регистра общения и конечные результаты разговора (невежливость, грубость, поощрение, лестная оценка сказанного и сделанного, напоминания о принятых вообще и в данном узком кругу конвенциях и максимах успешного общения, о ритуале и т.п.).

Во внимание могут быть приняты употреблённые к месту пословицы и поговорки, метафоры, гиперболы и литоты, иронические реплики, шутки и т.д., всё то, что немаловажно для протекания данной части разговора и разговора в целом.

Соседние речевые ходы. как правило, взаимосвязаны. Они имплицируют друг друга (если предшествует вопрос, то следует ответ — если следует ответ, то ему предшествовал вопрос). Возникают так называемые смежные пары (англ. adjacency pairs, нем. Nachbarschaftspaare, Adjazenzpaare), в которых объединяются инициирующие и реактивные речевые ходы.

Прототипичны пары следующих типов.

Вопрос ↔ ответ:

(12-3)                     А: Вы не скажете, который час?

Б. а) Пять часов.. б) Не знаю.

Приветствие ↔ ответное приветствие:

(12-4)                     А. Здравствуйте, Пётр Ильич.

Б.  Привет, Ваня.

Предложение ↔ согласие или несогласие его принять:

(12-5)                     А. Ты не хочешь мороженого?

Б. а) С удовольствием. б) Спасибо. Но мне нельзя, у меня болит горло.

Упрёк ↔ извинение или оспаривание:

(12-6)                     А. Ты опять без спроса взял мою книгу. Нехорошо.

Б. а) Извините, пожалуйста. б) Нет, я не брал у вас книгу.

Ответные ходы могут ранжироваться (принцип преференции). Учитывается предпочтительность какого-либо хода перед другим / альтернативным. Так, выполнение просьбы для просящего является более желательным, а отказ её выполнить приводит к разочарованию.

(12-7)          А. Дайте мне, пожалуйста, до завтра книгу Левинсона.

Б. а) Пожалуйста. Но верните не позднее завтрашнего дня. б) Извините, не могу. Книга мне сейчас нужна для работы над статьёй.

А. Спасибо (в случае удовлетворения просьбы).

Выражение благодарности делает более полным содержание смежной пары «Просьба ↔ Удовлетворение просьбы».

Альтернативные ответные речевые ходы могут быть противопоставлены как предпочтительные (немаркированные) и непредпочтительные (маркированные). Маркированные ходы обычно имеют более сложную внутреннюю структуру, встречаются реже. Это делает их более броскими и более релевантными с когнитивной точки зрения..

12.5. Личность в разговорном дискурсе

В коммуникативном событии субъекты могут меняться своими ролями. Новый Говорящий создаёт своё силовое поле, которое взаимодействует с полем первого Говорящего. Оно имеет свой центр и свою периферию, своё употребление знаков здесь и сейчас. Совпадать могут темы первого и последующего высказываний. Обстановка общения в принципе может быть сохранена: А вот энергетический “заряд” тому или иному высказыванию обеспечивает автор этого высказывания. Возникает сложное многополюсное энергетическое поле, в котором происходит смена центров коммуникативного пространства.

(12-8)          А.: Как ты сдал экзамен по общему языкознанию?

Б.: На отлично.

А.: А что сейчас читают вам?

Б.: Довольно интересную дисциплину — лингвистическую прагматику. Она рассматривает язык в действии. Иначе говоря, в работе.

В диалогическом дискурсе нередко выделяется его Лидер, который как бы подчиняет себе коммуникативные намерения всех участников данного диалога. Вместе с тем каждый из участников речевого взаимодействия представляет собой языковую личность с присущими ей особенностями употребления языка и следования принципам общения.

Сегодня мы хорошо понимаем, как устарели наши представления о том, что язык есть замкнутая в себе, противопоставленная речи, самодостаточная, самонастраивающаяся и самоорганизующаяся система знаков и элементов знаков (фигур), что редукционистский подход, требовавший изучать язык в самом себе и для себя, не ведет к пониманию действительной сущности языка.

Все чаще и убежденней мы говорим сегодня о языке как форме, способе жизнедеятельности человека, способе вербализации человеческого опыта и его осознания, способе выражения личности и организации межличностного общения в процессе совместной деятельности людей. От объективизированного, деперсонализированного, предметного представления языка мы постепенно переходим к его личностному, деятельностному представлению.

В лингвистический обиход вводится понятие личности, входившее ранее в концептуальный аппарат философии, психологии, социологии, социальной психологии. В понятии личности друг другу противопоставляются две стороны.

Во-первых, личность предстает как продукт общественного развития. Она производна от социальной среды, ибо формируется в этой среде, оказываясь своеобразным фокусом, в котором преломляются многочисленные и противоречивые воздействия классово-имущественных, профессионально-групповых и социально-групповых, половых и возрастных, расовых и этнических, конфессиональных, территориальных и прочих отношений. Личность воспитана своей эпохой, ее общественным сознанием, психологией, культурой, системой разрешений и запрещений. Она включена в системы ролевых функций, предписаний и ожиданий.

Во-вторых, личность не есть просто объект внешних воздействий. Это активно действующий участник общественной трудовой и познавательной деятельности, субъект материального и духовного общения, осознающий свое место в мире людей, свое отношение к ним, их потребностям, мотивам, интересам и целям, осознающий и самое себя, свое Я, адекватно или неадекватно оценивающий свои достоинства и недостатки, предъявляющий соответствующие притязания к другим.

Личность руководствуется собственными интересами и мотивами, хотя в конечном итоге в них преломляются общественные стимулы деятельности. Этим создается и утверждается ее индивидуальность, оригинальность. Личность использует общепринятые нормы, правила конвенции деятельности и общения, воссоздавая их в своих действиях творчески, внося в них новые моменты.

В личности, таким образом, диалектически взаимосвязаны социальное и индивидуальное, общее и особенное, природное и усвоенное, воспроизводимое и творимое заново, объективное и субъективное.

Личность не есть компонент той или иной социальной системы, ситуации, деятельности; личность не является функцией коллектива, она его основа. Личность представляет собой еще в большей степени, чем психика, антиадаптационное образование. Она может подняться над пространством деятельностей, выбрать одну из них или построить новую. Равным образом она способна к преодолению социальной ситуации.

Введение понятия личности в лингвистическую прагматику означает возможность говорить о том, что язык принадлежит прежде всего и главным образом личности, осознающей себя и свое место в мире, свою роль в практической деятельности и языковом общении, свое отношение к принятым принципам и конвенциям ведения дискурса, творчески использующей их в своих предметных и речевых действиях.

Речевые акты, речевые шаги, речевые ходы для личностно ориентированной прагмалингвистики представляют собой не просто компоненты дискурса (языкового общения), а выступают в качестве сознательных и целенаправленных (хотя не всегда целесообразных) актов определенной личности.

Дискурс ведут личности. Они принимают на себя те или иные коммуникативные роли, обмениваются своими речевыми ходами и» соответственно, коммуникативными ролями. Они сообщают, описывают, констатируют, доказывают, убеждают, просят, приказывают, задают вопросы, дают ответы, делают и принимают предложения, обещают и уклоняются от обещаний, иронизируют над фактами, друг над другом или над собой, оскорбляют собеседников или льстят им, оценивают внешние факты или поведение друг друга. Они выбирают определенные речевые приемы, тактики и стратегии кооперативного или некооперативного характера.

Личности регулируют течение дискурса в общих и личных целях, инициируют коммуникативное событие, задают ему тему и регистр общения (нейтральный, официальный, дружеский, фамильярный), следуют постулатам общения либо, напротив, стараются свернуть общение, уйти от темы, идут на нарушение постулатов количества и качества передаваемой информации, способа передачи информации. Личности ведут беседы, ссорятся, выступают на собраниях, заседаниях, совещаниях, пишут статьи и книги, читают лекции, включаются в дискуссии, обмениваются письмами, рецензируют чьи-то творения.

Личность может проявлять себя в дискурсе как контактная (коммуникабельная) и неконтактная (некоммуникабельная), конформистская и неконформистская, кооперативная и некооперативная, жесткая и мягкая, прямолинейная и лавирующая, рассудочная и эмоциональная и т.п., что находит свое выражение в том, как каждый из общающихся ведет дискурс, либо принимая, либо отвергая (прямо или косвенно) предложенные линии общения (тема, регистр, следование Принципам Кооперации, Вежливости и Иронии).

Важно при анализе коммуникативного эпизода проследить, какие тот или иной Говорящий выбирает речевые акты, шаги и ходы для выражения личностных установок и обеспечения конструктивного взаимодействия с партнёром, как каждый из общающихся комбинирует свои речевые акты и как он соотносит свой речевой ход с совершенным только что или имевшим место ранее речевым ходом другого лица.

Возьмём для иллюстрации отрывок из эссе Сергея Залыгина «К вопросу о бессмертии: Из заметок минувшего года», опубликованного в журнале «Новый мир» в № 1 за 1989 г. В этом отрывке содержатся два диалогических события, их составляющие (речевые ходы и речевые акты) соответственно индексированы: первые — заглавными буквами, вторые — арабскими цифрами: \

(12-9)          В Барнауле зимой, в конце 1919 года, шла артиллерийская перестрелка между красными, которые занимали привокзальную часть, и белыми, закрепившимися на Горе. Снаряды летели через весь город, в котором не было ни тех, ни других. Казалось, вообще никого.

Моя мать работала библиотекаршей на Горе и каждый день ходила в расположение белых, полагая, что женщину никто не может, не имеет морального права обидеть. И вот однажды вечером, уже темно было, мать вернулась с работы не одна, а в сопровождении белого офицера. Меня особенно поразили его блестящие сапоги. Все мы ходили в пимах (валенках), а этот щеголял в сапожках умопомрачительного блеска.

Офицер представился отцу.

— Сударь (А1),—сказал офицер,—вашей жене небезопасно ходить вечером одной (А2). Поэтому, пока это возможно, я буду провожать ее (А3). Для меня это не составляет труда (А4) — моя батарея стоит рядом с ее библиотекой (А5).

— Лучше не надо (Б1), — сказал отец. — Пусть уж Любочка  ходит одна, или совсем не ходит (Б2). Я уговариваю ее не ходить на работу (Б3), но она непослушная (Б4).

—       Вы мне не доверяете? (В1) — спросил офицер. — Но, поверьте, я же интеллигентный человек! (В2)

— Откуда вы родом? (Г1)

— Из Харькова. (Д1)

— Ах из Харькова! (Е1) Действительно очень интеллигентный город. (Е2)

И офицер несколько дней провожал маму домой. Потом красные заняли весь город, белые отступили на восток.

Но это еще не все.

Хозяин нашего дома, у которого мы жили, который и не скрывал белых убеждений, настучал красным: у меня квартирантка, так вот ее каждый день провожал с Горы офицер-улан! И уже поздно вечером, перед самым сном, к нам пришли два красноармейца выяснять что к чему. Хозяин стоял за занавеской — наш угол был отделен от коридора только занавеской — и слушал разговор. А разговор был такой.

— Вы Залыгин Павел Иванович? (Ж1) — спрашивал красноармеец постарше.

— Я делопроизводитель в Алтайском союзе кооперативов. (Й1)

— Почему в постели? (К1)

— Я болен. (Л1)

— А это ваша жена? (М1)

— Это моя жена. (Н1)

— А почему ежедневно ее провожал белый офицер? (О1) Это был ваш знакомый? (О2)

— Он был из Харькова. (П1) Больше я ничего о нем не знаю. (П2)

— Почему белый офицер провожал вас? (Р1)

— Как это почему? (С1) — удивилась мать, оставаясь при этом совершенно спокойной. Не в пример болезненному и нервному отцу, она никогда и ничего не боялась (так, безбоязненно, и дожила до девяноста лет). — Наверное, потому, что этот офицер был интеллигентным человеком... (С2) — Потом она посмотрела на старшего красноармейца и спросила его: — А вы не с Урала? (С3) Произношение у вас уральское. (С4)

— С Урала... (Т1) — подтвердил тот. — Рабочий. (Т2) Доменщик. (Т3) А как зовут вас? (Т4)

— Так я и думала! (У1) Так я и думала, что вы тоже интеллигентный человек. ((У2) Все доменщики — интеллигентные люди. (У3) Но тогда зачем же вы спрашиваете, почему меня кто-то провожал с наступлением темноты, да еще при перестрелке белых с красными, красных с белыми?.. (У4) Зовут меня Любовь Тимофеевна. (У5) Но вы меня очень удивили! (У6)

— Вот и хорошо (Ф1), — сказал старший красноармеец. — До свидания, Любовь Тимофеевна. (Ф2) До свидания, Павел Иванович. (Ф3) Будь здоров, мальчуган. (Ф4)

И красноармейцы вышли за занавеску, и я слышал, как младший красноармеец сказал хозяину нашего дома:

— Ты — падла, старик! (Х1) Гляди, еще раз — и тебя прямо в твоей же ограде... (Х2)

    Ограда по сибирскому говору значит двор.

Приведенный отрывок весьма показателен для осознания того обстоятельства, что существующие до сих пор классификации речевых актов (Дж. Остин, Дж. Сёрл, Д. Вундерлих, Ю. Д.Апресян, Г.Г. Почепцов, В.В. Богданов) опираются на контекстно независимые и личностно не ориентированные признаки. Речеактовая синтагматика может существенно повлиять на парадигматические представления. Синтагматические отношения нередко ведут к переосмыслению речеактовых интенций. На них же должна ориентироваться идентификация речевых шагов и ходов.

Обратимся к первому диалогическому событию (речевые ходы А—Е). Субъекты дискурса — белый офицер (инициатор) и отец писателя, служащий местного учреждения. Регистр общения — официальный. Обоюдно соблюдаются постулаты принципа вежливости (тактичность, великодушие, скромность, одобрительность). Стратегия общения — кооперативная. Оба собеседника относятся уважительно и к самим себе, оценивают себя как равных: никто из них не навязывает другому «старшинства». Оба коммуниканта соблюдают постулаты Принципа Кооперации (сотрудничества) и избегают иронии. Они совершают сознательные речевые ходы и акты, хорошо осознавая ситуацию, владея ситуацией и собой. В речевом ходе А (офицер) содержатся такие речевые акты, как обращение, или вокатив, служащий установлению речевого контакта (А1), констативы (А2, А4, А5), обещание (A3). Речевой ход в целом выступает как предложение услуги. Поэтому и возможно другое «прочтение» ряда речевых актов: А2 — это, скорее, предупреждение. А4 и А5 служат целостным обоснованием возможности выполнить обещание.

Речевой ход Б (отец) строится как отказ от принятия услуги. На выражение этого нацелен речевой акт Б1 с поддерживающим отказ пожеланием к жене об использовании других возможностей избежать опасностей (Б2). Попутно сообщается, что муж жене делал такие предложения (БЗ), и высказывается сетование, что они не были приняты (Б4).

Речевой ход В (офицер) продолжает стратегию предложения услуги. Здесь и подчёркивание недоверия к себе со стороны собеседника (В1) в форме вопроса, и констатация такого своего свойства, как интеллигентность, что позволяет выводить из В2 такую импликатуру: интеллигентность значит порядочность, честность, надежность носителя этого свойства.

Отец в речевом ходе Г ищет подтверждения выведенной им импликатуре, задавая вопрос о месте рождения; получив ответ «Из Харькова», он считает подтвержденной импликатуру, которая была выведена из В2, одновременно задав своим высказыванием Е2 возможность вывести импликатуру, что все родившиеся в Харькове — честные, порядочные, надежные люди, интеллигенты, и импликатуру о своем согласии принять предложение офицера.

Второе коммуникативное событие (речевые ходы Ж—X) распадается на несколько диалогических блоков: Ж—П (разговор старшего красноармейца и отца, протекавший в официальной и уважительной манере, хотя имело место притязание одного из собеседников на право задавать вопросы и получать на них прямые ответы, что ставило партнеров в неравноправное положение), Р—Ф (разговор старшего красноармейца с матерью будущего писателя) и X (разговор младшего красноармейца, вернее, только один его речевой ход, обращенный к хозяину дома).

Первый блок особого интереса не представляет, хотя и здесь можно отметить, что отец не теряет под натиском вопросов своего человеческого достоинства, не прибегает к нарушению принципа кооперации, т.е. отвечает достаточно информативно, правдиво и ясно, не использует иронию. Последний блок содержит неуважительную, оскорбительную оценку доноса хозяина на своих квартирантов и недву­смысленную, хотя и недоговоренную угрозу-предупреждение.

А вот второй блок не может не привлечь особого внимания: он начинается как допрос, а ему только что подвергся отец (Р1, Р2). Но мать не принимает навязанных ей правил игры: она отвечает на вопрос старшего красноармейца удивлением (С1), т.е. по сути дела, протестует против такого вопроса. Тем не менее, даётся ответ (С2), где речь идет об интеллигентности как особом человеческом свойстве, присущем, в частности, и провожавшему её офицеру. Затем мать меняет тему разговора: ею задается вопрос о месте рождения старшего красноармейца в форме предположения (СЗ), причём такое предположение мотивируется (С4). Получив подтверждение об уральском происхождении собеседника (Т1), дополнительную информацию о его профессии (Т2, ТЗ) и вопрос об имени и отчестве (Т4), сигнализирующий 'смену старшим красноармейцем принятой в начале разговора с матерью стратегии допроса на иную, более уважительную и кооперативную, мать радостно сообщает (У1, У2) о справедливости: своей догадки не только по поводу места рождения, но и принадлежности старшего красноармейца к числу интеллигентных (но теперь по профессии, требующей высокой квалификации, о чём она и сообщает в УЗ); затем, в У4, переходит в наступление, упрекая собеседника в неуместности его вопроса о вполне объяснимой причине, по которой ее провожал белый офицер с наступлением темноты, при артиллерийской перестрелке. Из У4 выводима импликатура, что интеллигентный человек не задал бы подобного неуместного вопроса. И только после этого она сменяет гнев на милость и отвечает на вопрос, как ее зовут (У5), что все-таки ее не освобождает от желания снова упрекнуть собеседника (У6).

Речевой ход Ф оказывается заключительным в разговоре старшего красноармейца с отцом и затем матерью (Ф1), причем здесь как бы признаются её правота и вера в добропорядочность интеллигентных людей, так что уважительные формулы прощания (Ф2, ФЗ, Ф4), обращённые к каждому из членов семьи Залыгиных в отдельности, одновременно оказываются подтверждением убеждённости старшего красноармейца и в своей принадлежности к носителям высоких общечеловеческих моральных качеств — интеллигентным людям. Любопытно, что оба коммуникативных события, представленные в приведенном отрывке, понятие интеллигентности имеют своим лейтмотивом.

Итак, определённую иллокутивную силу, ту или иную стратегическую установку речевому акту и речевому ходу придаёт личность как субъект дискурса. Личность владеет речевой ситуацией, она может подняться над речевой ситуацией и задать необходимое направление в развитии дискурса. Личность включена в дискурс, но вместе с тем она творит этот дискурс, т.е. поднимается над ним. А это значит, что в дискурсе воплощаются присущие его субъектам темпераменты, способности к осуществлению определенных видов деятельности, в том числе и коммуникативной, доминирующие чувства и мотивы деятельности, индивидуальные особенности протекания психических процессов и т.п. Однако изучение того, как соотносятся типы дискурса и типы личности, во многом затрудняется наличием множества классификаций последних, использованием в различных типологиях личности неодинаковых, не сводимых друг к другу оснований.

По всей очевидности, прагмалингвистика в настоящее время может и не опираться на классификации типов личности, полученные в различных направлениях психологии, социологии, социальной психологии, исходя из того, что лингвистически они чаще всего нерелевантны или релевантны лишь отчасти. Прагмалингвистике стоит ограничить свои искания на нынешнем этапе построением типологий языковых личностей. В качестве оснований могут быть использованы доминирующие в дискурсе личности данного прагмалингвистического типа наборы типов речевых актов и речевых ходов, речевых приёмов, тактик и стратегий, способы и характер реализации постулатов, составляющих принципы сотрудничества, вежливости и иронии, умение делать свой речевой вклад целесообразным и уместным, умение координировать свои речевые действия с речевыми действиями личности такого же или иного прагмалингвистического типа. Тем самым, от прагмалингвистики будет естественно ожидать, что она внесёт свой вклад в развитие как общей теории коммуникации, так и общей теории личности.

М. Фабий Квинтилиан (I в. н. э.) утверждал: Qualis homo, talis ejus est oratio «Каков человек, такова его манера изъясняться». Прагмалингвист может перефразировать это изречение: Qualis oratio, talis est homo «Какова манера говорить, таков человек». Дискурс может и должен служить основой для моделирования типа говорящей личности.

12.6. Итоговые замечания

Интеракциональный подход к коммуникативным событиям осуществолялся ещё с 1970-х гг. не только в русле конверсационного анализа, но с позиции прагматической теории текста, традиционных теорий диалога и т.п. Но эти проблемы нуждаются в более широком исследовании.

Представители конверсационного подхода в этнометодологии и социологическом интеракционализме сознательно не обращались к работам по речевым актам и значению говорящего, прагматическим принципам общения, Но в рамках лингвистической прагматики желателен синтез, который, естественно, приведёт, к новым результатам в познании языковой коммуникации.

Так, возможен следующий подход к описанию разговора. Оно может строиться как фиксация динамики этого коммуникативного события. В начале работы исследователь не будет иметь перед собой готового транскрипта, т.е. он не будет отправляться от текста в целом к его частям.

Естественно, нужен достаточно полный материал для характеристики нулевой фазы. В такую характеристику войдут, во-первых, сведения о составе участников. Сюда относятся знания их количества, а о каждом интерактанте указания относительно их возраста, пола, уровня образования, рода профессиональных занятий, места постоянного проживания, принадлежности к постоянному кругу общающихся, национальности, владения данным языком как родным или неродным, наличия местных или иноязычных особенностей в его речи.

В каждой очередной актуальной точке разговора (после только состоявшегося хода кого-то из участников) для данного партнёра желательно фиксировать:

1) набор совершённых им ходов, переданных пропозициональных содержаний и иллокуций;

2) характер только что совершённого хода;

3) набор воспринятых в целом ходов собеседника и интерпретированных смыслов (декодированных и инференцированных);

4) характер только что воспринятого коммуникативного вклада собеседника;

5) обновление знаний о партнёре, его интересах и целях, убеждениях;

6) наличие у него новой пресуппозиционной базы и выдвижение новой иллокуции;

7) его ощущение от достигнутого коммуникативного успеха / неудачного хода и его оценка степени продвижения к достижению своей конечной цели в разговоре.

Аналитик должен учитывать для каждого участника динамику процесса формирования новых иллокуций, обновления базы пресуппозиций, процессов декодирования и инференционных шагов при интерпретации воспринятых высказываний.

Разумеется, анализ такого рода представляет огромные трудности. Но во всяком случае, в основном механический конверсационный анализ должен быть дополнен анализом смысловых процессов. Построение такой интегральной модели — дело будущего.

___________

Литература к теме 12 «Речевое взаимодействие»

Аристов, С.А. Социально-когнитивные аспекты мены коммуникативных ролей / Тверской лингвистический меридиан. Вып. 2. Тверь, 1999. С. 22—31.

Арутюнова, Н.Д. Дискурс // Языкознание: Боль шой энциклопедический словарь. М., 1998. С. 136—137.

Арутюнова, Н.Д. Прагматика // Языкознание: Большой энциклопедический словарь. М., 1998. С. 389—390.

Арутюнова, Н.Д., Падучева, Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16: Лингвистическая прагматика. М., 1985. С. 3—47.

Белецкая, О.Д. Подход к диалогу в конверсационном анализе // Тверской лингвистический меридиан. Вып. 2. Тверь, 1999. С. 32—37.

Богданов, В.В. Молчание как нулевой речевой акт и его роль в вербальной коммуникации // Языковое общение и его единицы. Калинин, 1986. С. 12—18.

Богданов, В.В. Речевое общение: Прагматические и семантические аспекты. Л., 1990.

Богданов, В.В. Коммуникативная компетенция и коммуникативное лидерство // Язык, дискурс и личность. Тверь, 1990. С. 26—31

Богданов, В.В. Лингвистическая прагматика и её прикладные аспекты // Прикладное языкознание. СПб, 1996. С. 268—275.

Богушевич, Д.Г. Опыт классификации эпизодов вербального общения // Языковое общение: Процессы и единицы: Процессы и единицы. Калинин, 1988. С. 13—21.

Винокур, Т.Г. Диалогическая речь // Языкознание: Большой энциклопедический словарь. М., 1998. С. 135.

Демьянков, В.З. Загадки диалога и культуры понимания // Текст в коммуникации. М., 1991. С.109—116.

Земская, Е.А. Разговорный язык // Русский язык: Энциклопедия. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1997. С. 406—408.

Лаптева, О.А. Разговорная речь // Языкознание: Большой энциклопедический словарь. М., 1998. С. 407—408.

Комина, Н.А. Текстообразующая роль коммуникативной интенции // Содержательные аспекты предложения и текста. Калинин, 1983. С. 122—128.

Макаров, М.Л. Коммуникативная инициатива // Язык, дискурс и личность. Тверь, 1990. С. 85—92

Макаров, М.Л. Основы теории дискурса. М., 2003.

Пушкин, А.А. Прагмалингвистические характеристики дискурса личности // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989. С. 45—66.

Русская разговорная речь / Под ред. Е.А. Земской. М., 1973.

Русская разговорная речи: Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. М., 1983.

Сафаров, Ш. Речевые действия этноспецифической личности // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989. С. 62—25.

Сидоров, Е.В. Личностный аспект речевой коммуникации и текста // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989. С. 16—25.

Скребнев, Ю.М. Введение в коллоквиалистику. Саратов, 1985.

Сусов, И.П. Личность как субъект языкового общения // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989. С. 9—16.

Сухих, С.А. Речевые интеракции и стратегии // Языковое общение и его единицы. Калинин, 1986. С. 71—77.

Сухих, С.А. Языковая личность в диалоге // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989. С. 82—87.

Сухих, С.А. Личность в коммуникативном процессе. Краснодар, 2004.

Троянов, В.И. Личностные стратегии обоснования в дискурсе // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989. С. 37—45.

Aristov, S.A. Das Konstitutionsmodell der Kommunikation und das Turn-Taking // Лингвистический вестник. Вып. 2. Ижевск, 2000. С. 29—47.

Bergmann, J.R. Ethnomethodologische Konversationsanalyse // Handbuch der Dialoganalyse / Hrsg. von Fritz, G., Hundsnurscher, F. Tūbingen, 1994.

Brown, Gillian and Yule, George. Discourse Analysis. Cambridge etc., 1986.

Carlson, Lauri. Dialogue Games: An Approach to Discourse Analysis. Dordrecht etc., 1985.

Fetzer, Anita. (1997). Konversationsanalyse und Konversationsunterricht. Zur Theorie und Praxis im universitären Kontext // Zeitschrift für Interkulturellen Fremdsprachenunterricht [Online], 2(1). Avaiable: http://www.ualberta.ca/~german/ejournal/fetzer.htm

Goffman, Erving. Supportive interchanges / Relations inpublic. New York , 1971.

Goffman, Erving. Interaktion und Geschlecht. Frankfurt; New York, 1994.

Gumperz, John J. Discourse Strategies. Cambridge, 1982.

Henne, H. und Rehbock, H. Einfūhrung in die Gesprächsanalyse. 3., durchg. u. erw. Aufl. Berlin; New York, 1995.

Levinson, Stephen C. Pragmatics. Cambridge etc., 1985.

Metzler Lexikon Sprache. 2., überarb. u. erw. Aufl. / Hrsg. von Helmut Glück. Stuttgart; Weimar, 2000.

Moeschler, Jacques et Reboul, Anne. Dictionnaire encyclopédique de pragmatique. Paris, 1994.

Reboul, Anne et Moeschler, Jacques. La pragmatique aujourd’hui: Une nouvelle science de la communication. Paris, 1998.

Schiffrin, Deborah. Approaches to Discourse. Cambridge, 1994.

van Dijk, Teun A. Studies in the Pragmatics of Discourse. The Hague etc., 1981.

van Dijk, Teun A., Kintsch, Walter. Strategies of Discourse Comprehension, New York etc., 1983.

Viehweger, Dieter. Handlungswege und Handlungsmuster komplexer Āußerungsfolgen // Pragmatische Komponenten der Satzbedeutung / Hrsg. von F. Daneš und D. Viehweger. Berlin, 1981.