Из трудов Ивана Павловича Сусова

И. П. СУСОВ,

доктор филологических наук

(Калининский госуниверсатет)

О ДВУХ ПУТЯХ ИССЛЕДОВАНИЯ СОДЕРЖАНИЯ ТЕКСТА

1. Текст двулик по своей природе. С одной стороны, он обращен к системе языковых конститутивных единиц, т. е. языку в узком смысле слова (la langue), а с другой, к коммуникативному акту, к деятельности общения. Его промежуточное положение можно иллюстрировать следующей схемой: Языковая коммуникация — Корпус языковых текстов — Система языковых конститутивных единиц.

Соответственно в исследовательской практике различаются два подхода к нему: грамматический и коммуникативно-функциональный (ср.: Kallmeyer, Meyer-Hermann 1973: 221; Daneš 1976: 29; Hlavsa 1976: 41; Gülich, Raible 1977:46—47). Каждый из этих подходов связан с использованием особого понятийного аппарата и опирается на свои исследовательские процедуры. По-разному строятся при этом и определения текста. Это не позволяет, с одной стороны, настаивать на необходимости построения единой лингвистической теории текста (ср., однако: Сгалл 1978: 79). С другой стороны, нет также оснований заявлять о двух независимых или взаимодополнительных текстоведческих дисциплинах. Парадокс заключается в том, что текст выступает всего лишь частным объектом либо грамматики (и здесь он рассматривается как некая статичная величина-инвариант наряду с морфемой, словоформой, словосочетанием, предложением и т.п.), либо теории речевой деятельности (и тогда он трактуется скорее не как предмет, а как процесс, включенный и в действие говорящего, и в действие слушающего, и в социально-коммуникативную ситуацию вообще). Применительно к одному и тому же тексту целесообразнее говорить о двух комплементарных аспектах его рассмотрения, выступающих в качестве проекций двух более общих и отнюдь не текстоведческих дисциплин. Текст не просто объект, занимающий промежуточное положение между языковой коммуникацией и языковой системой: он в равной мере принадлежит обеим этим сферам языковой действительности.

2. Грамматический подход предполагает изучение текста как сложного целого, которое строится из множества специально отбираемых и сочетающихся определенными способами языковых единиц. В этом случае текст мог бы предстать как объект и — вместе с тем — как конечный результат речевого действия коммуникатора (говорящего или пишущего), для которого существенны прежде всего правила, разрешающие или же, напротив, запрещающие те или иные сочетания отбираемых элементов. Однако этим правилам, как и языковой системе в целом, зачастую отводится самодовлеющая роль, а автор текста оказывается в глазах исследователя не столько субъектом специфически человеческой, активной и целенаправленной по своему характеру деятельности, сколько исполнителем или даже орудием реализации определенных норм и потенций, заложенных в языковой системе и направленных на обеспечение связности в рамках целого. Поэтому субъективный фактор практически не имеет какого-либо существенного значения, а понятия действия, субъекта, объекта, цели, мотива и т.п. легко элиминируются. Речевой процесс сводится в результате к «порождению» текста языковой системой, к ее реализации в тексте. Роль языковой системы при этом, естественно, оценивается непомерно высоко, что, впрочем, является общим местом в лингвистических работах XX в.

При подходе к тексту от системы конститутивных единиц не возникает, вообще говоря, особой необходимости в какой-либо новой «транслингвистической» науке. Представляется вполне достаточным простое развертывание грамматической теории (в принципе любой, в том числе и так называемого «традиционного» синтаксиса) за счет включения в число ее объектов образований, имеющих более сложную структуру, чем предложение, и совпадающих по своим границам с соответствующими коммуникативными актами. Для этого раздела предлагаются различые наименования: гиперсинтаксис (Palek 1968), трансфрастика (Kallmeyer, Meyer-Hermann 1973: 221), грамматика текста (Dressler 1973: 4; Werlich 1975: 4). Предпочтительнее, однако, говорить о синтаксисе текста, точно так же как мы говорим о синтаксисе словосочетания и о синтаксисе предложения. (Вместе с тем сразу же нужно подчеркнуть, что слово синтаксис здесь используется не в семиотическом, а в лингвистическом смысле, обозначая языковые факты в единстве их формальной и содержательной сторон и охватывая, таким образом, два их семиотических «измерения» — синтактику и семантику; ср.: Сусов, 1971). Синтаксис текста будет в таком случае пониматься как звено, придающее законченность синтаксической теории, которая призвана изучать образования более сложные, чем слово, и объяснять принципы и правила построения речи.

На его долю выпадает прежде всего исследование правил и средств организации как формальной (или тектонической), так и содержательной (или семантической, контенсивной) сторон текста, который представляет собой максимальную языковую единицу, возглавляющую иерархический ряд «текст (коммуникативное единство) — сверхфразовое единство — фраза (высказывание) — предложение (предикативная единица) — слово — морфема — фонема» (Сусов, 1978: 125). В центре внимания находится механизм, обеспечивающий такое синтаксическое качество текста, как связность (когезия, когерентность) его компонентов, прежде всего предложений (или фраз). Исследователь идет от предложений к цепочкам предложений. Однако было бы ошибочным предполагать, что он непосредственно прослеживает при этом реальный ход развертывания текста, нанизывание предложений (или высказываний) одно на другое, формирование текстового семантического содержания вокруг организующей его и заданной в самом начале темы. В действительности текст дан лингвисту как уже готовое линейное образование, дан целиком, во всех его аспектах, включая также его членение на меньшие единицы. Но текстуальная тема не дана непосредственно. Она по сути дела реконструируется исследователем путем постепенного «склеивания» элементарных пропозиций (т.е. смыслов отдельных предложений или их частей), допускающих наложение друг на друга семантически тождественных или близких аргументов и обобщение индивидуальных предикатов (ср.: Agricola 1976; Трегубович 1978). Точка зрения представителя синтаксиса текста диаметрально противоположна точке зрения говорящего: то, что выступает конечным продуктом говорения, выступает исходным объектом исследовательской процедуры. Говорящий развертывает текст, воплощая определенную тему, а лингвист, идя от предложения к предложению, напротив, осуществляет «сжатие» текста, жертвуя при этом, естественно, весьма многим и сводя в итоге сложное и развернутое содержание текста к его семантическому ядру — теме.

Семантический анализ, протекающий в рамках синтаксиса текста, направлен прежде всего на выявление денотативно-референтных компонентов содержания, соотносящих текст с определенным фрагментом внешнего или вымышленного мира предметов, их свойств и отношений. Модальные, темпоральные, эмотивные и многие другие компоненты содержания текста, имеющие коммуникативно-прагматический характер, либо признаются атрибутами самой внеязыковой ситуации и соответственно описываются в терминах референтно-денотативной семантики, либо попросту не принимаются во внимание с самого начала. Да и референтно-денотативная линия текстового содержания в конечном итоге редуцируется до элементарной пропозиции, отображающей обобщенное отношение только главных для описываемой «жизненной драмы» участников (актантов). Именно такая пропозиция часто квалифицируется как тематическое ядро. При ее описании широко используется (и надо признать, с немалым успехом) аппарат предикатной логики, нередко с его модификацией в терминах грамматики зависимостей и особенно «падежной грамматики».

Процедура пропозициональной репрезентации семантического содержания разработана довольно хорошо как в логике, так и в лингвистике. Ее понятийный аппарат сегодня широко известен, и почти каждый из языковедов, в связи с решением каких-то специфических задач, вносит в него те или иные, в целом весьма незначительные модификации, касающиеся прежде всего разграничения простых и сложных пропозиций, ролевой характеристики аргументов (или актантов), установления типов пропозиций и их соответствия «поверхностным структурам», трактовки циркумстантных, модальных, видовых, акциональных, темпоральных, рематизирующих, негативных и прочих компонентов в качестве предикатов или же операторов и т.д. Аппарат предикатной логики, который уже неоднократно был апробирован на материале простых предложений естественных языков (см. из новейших работ: Богданов, 1977), позволяет в применении к задачам семантической интерпретации текста получить ясную, простую и убедительную картину. Это и не удивительно: всякая редукционистская концепция таит в себе известные прелести, заключающиеся в возможности свести сложное к простому, запутанное к ясному. Но вместе с тем она скрывает в себе и немалые опасности, так как при объяснении более сложных явлений посредством более простых от внимания исследователей ускользает качественное своеобразие целого, его принадлежность к более высокому уровню организации. История науки не раз показывала несостоятельность попыток сведения физического к механическому, биологического к химическому, социального к биологическому. Аналогии имеются и в истории языкознания. Здесь не столь уже давно стала общепризнанной неадекватность формального (или тектонического) редукционизма, в частности бесчисленных попыток дать чисто формальное («синтаксическое» в семиотическом смысле) описание языкового значения. Сегодня достаточно широко признано также, что значение предложения не может адекватно трактоваться в терминах комбинаторной семантики, ограничивающейся механическим сложением лексических значений.

По всей очевидности, и пропозиционализация текстового семантического содержания есть своего рода попытка свести его к смыслу одного-единственного предложения, пусть и наиболее фунда­ментального и информационно максимально насыщенного, но все-таки только предложения, т.е. единицы качественно более низкого уровня. Вряд ли от этого можно ожидать больших успехов, чем от попытки описать смысл предложения через значение глагола. Пропозиционалистский редукционизм начинает проявлять свою неадекватность уже при описании двучастных соединений элементарных предложений, и это убедительно показал на материале соединений с союзом und P. Харвег (Harweg 1970: 192—214), а вслед за ним В. Дресслер (Dressler 1973: 66—69). В применении же к тексту в целом он ведет прежде всего к забвению того факта, что данный языковой феномен обращен не только к конститутивным единицам, т.е. к более простым объектам, входящим в его структуру, но и к коммуникативному акту, задающему верхние границы текста и его целостность, определяющему его особое качество и, соответственно, высшее положение в иерархии языковых единиц. Для синтаксиса текста все эти моменты не представляются существенными, он может работать с любой связной последовательностью предложений, не ставя перед собой вопроса о целостности и законченности данного сложного образования. Но адекватное определение текста не может не включать в себя указанные признаки.

3. Коммуникативно-функциональный подход предполагает изучение текстов со стороны их функционирования, точнее — использования в речевых и — шире — социальных ситуациях, что побуждает некоторых исследователей говорить о прагматике текста как особой дисциплине (ср.: Dressler 1974: 4, 83; Breuer 1974: 35—36). Фактически, однако, прагматика текста, как свидетельствуют работы по этой проблеме (Schmidt 1973; Schmidt 1976; Kummer 1975; Gülich, Raible 1977: 47; Wunderlich 1976: 295—296), сливается с общей теорией речевой деятельности или речевых актов, так что ее выделение в особую область занятий вряд ли кажется оправданным. Достаточно, и это уже выше отмечалось, выделять коммуникативно-функциональный, или прагматический, аспект текста, связывающий его с коммуникативным актом, в рамках которого он возникает и намеренно используется говорящим или пишущим как средство для достижения определенных целей.

Коммуникативный акт связывает воедино четыре основных компонента: говорящего (resp. пишущего; в более общих описаниях пользуются терминами коммуникатор, автор, производитель или отправитель текста; символически Г), слушающего (resp. читающего; ср. также: коммуникант, адресат, получатель текста; символически С), референт (т. е. фрагмент мира вещей или мира образов; символически Р) и текст (Т). Коммуникативное действие связывает все эти компоненты в единую динамическую систему — коммуникативно-социальное поле, описываемое формулой к (Г, С, Т, Р), где к фигурирует как четырехместный предикат: «Кто-то говорит кому-то что-то о чем-то». Прагмалингвистические концепции являются по преимуществу авторо- или коммуникатороцентрическими, справедливо акцентируя роль субъекта коммуникативного действия (ср., например, понятие перформативных высказываний), но сперва имеет смысл в целях упрощения картины обратиться к текстоцентрической точке зрения, трактуя текст как господствующее звено отношений внутри коммуникативного акта, поскольку он содержит в себе информацию о всех остальных компонентах и отношениях между ними. Аналогичную точку зрения высказывал, в частности, Карл Бюлер (Звегинцев 1965, ч. II: 26—27), рассматривая такие функции языкового знака, как выражение (отнесенность знака к говорящему), обращение (отнесенность знака к слушающему) и сообщение (ориентация знака на предметы и материальное содержание). Схема К. Бюлера, в центре которой помещается знак, воспроизводится многими исследователями. Ее модификацию (правда, со ссылкой на американского литературоведа М. Абрамса, а не на К. Бюлера) использует Генрих Плет (Plett, 1975: 19—30) в своем анализе системы отношений литературного произведения, изображаемого мира, художника и публики.

Текст как носитель информации входит в целый ряд отношений как к отдельным компонентам коммуникативного акта (Р, Г, С), так и к отношениям между этими компонентами. Говоря о языковых знаках, К. Бюлер коснулся только элементарных отношений и выделил, соответственно, только три функции (или информационных слоя), которые в совокупности еще не исчерпывают знакового содержания (особенно в том случае, когда имеется в виду такое максимальное языковое образование, как текст). Вместе с тем приходится учитывать, что элементарные отношения не так просты для анализа. Начнем с них. Вот их символические представления:

1)   Т — Р,

2)  Т — Г,

3)   Т — С.

Отношение 1 закладывает основу информационного содержания текста (диктум), создавая денотативно-референтную перспективу. Отношение 2 квалифицирует текст как продукт коммуникативного дёйствия говорящего (resp. пишущего), создавая базу для воплощения в содержании текста всего множества отношений, в которые автор оказывается вовлеченным в данном коммуникативно-социальном поле, и для выражения намеренно (а вместе с тем нередко и ненамеренно) передаваемых оценок, установок, устремлений и т.п. Это отношение обусловливает наличие в тексте некоторых коммуникативно незначимых характеристик автора (пол, возраст, уровень образования и т. п.), но прежде всего оно оказывается тем своеобразным каналом, через который коммуникатор проявляет себя как активно и целенаправленно действующий субъект. Отношение 3 адресует текст определенному лицу или группе лиц, побуждая коммуниканта к деятельности целенаправленного восприятия и понимания. Оно выступает в качестве того канала, по которому осуществляется речевое воздействие говорящего на слушающего. Следовательно, отношения 2 и 3, сами по себе несущие лишь информацию о том, кто говорит (кто производит текст) и кому говорится (кому адресован текст), оказываются каналами для передачи коммуникативно более существенной информации.

Добавим к вышеприведенному перечню элементарных отношений еще одно, но уже сложное по своему строению:

4)  Т — (Г — С).

Текст рассматривается в этом случае как носитель информации не о говорящем и не о слушающем в отдельности, а о характере связывающих их личных или социально-групповых отношений, о распределении между ними социальных -ролей. Отношение 4 вместе с отношениями 2 и 3 служат основой для формирования в содержании текста слоя информации о так называемой речевой ситуации (или обстановке), предполагающей вхождение связанных коммуникативным действием говорящего и слушающего в определенное «социальное пространство и социальное время» (Бок 1975—387). Рассмотрим теперь следующие отношения:

5)   Т — (Г — Р),

6)Т — (С — Р),

7)Т — (Т — Р).

Все они служат основой для формирования тех информационных слоев в содержании текста, которые выражают модус в широком смысле этого слова, а именно: авторские эмотивные оценки имеющей место или ожидающейся предметной ситуации (одобрение или неодобрение, желательность, возможность, необходимость и т.п.), локализацию описываемой ситуации в пространстве и времени относительно говорящего, включенность самого автора в число участников описываемой ситуации и т.д. (отношение 5); включенность коммуниканта в ту же ситуацию, навязываемые ему оценки, мнения и решения (отношение 6), адекватность текста референту, прямое или непрямое, полное или свернутое описание предметной ситуации (отношение 7). Назовем еще два отношения:

8)   Т — (Г — Т),

9)   Т — (С — Т).

На отношении 8 основаны выражение говорящим оценки своего же текста, указание на заимствованный характер основной информации и т.п. Отношение 9 обеспечивает наличие в тексте дополнительной информации, которая служит своего рода инструкцией к пониманию текста.

Текст связывает действия говорящего и слушающего (построение текста, с одной стороны, и его восприятие и понимание, с другой) в единое коммуникативное действие, и это иллюстрируется еще более сложным отношением:

10) Т — (Г — С — Т).

Говорящий и слушающий «отчуждаются» вместе с референтом, вступая в другое отношение того же порядка сложности, характеризующее то комплексное действие, в которое включается коммуникативное действие:

11) Т — (Г — С — Р).

Но все рассмотренные случаи вписываются в систему отношений, которая иллюстрировалась выше формулой к (Г, С, Т, Р). При ее автороцентрической трактовке данные частные отношения должны будут включаться в более сложные системы. Так, например, отношение 1 войдет составной частью в отношение 1': Т — Р>Г — (Т — Р), поскольку ту или иную предметную ситуацию описывает не текст, а коммуникатор, делая это посредством текста, ставя текст в соответствие описываемой ситуации. Отношение 3 предстанет как компонент отношения 3': Т — С>Г — (Т — С), так как текст не сам по себе обращен к коммуниканту, а адресован ему говорящим. Точно также заново будут толковаться и все другие отношения в коммуникативном акте, а именно не как существующие сами по себе, а заданные или созданные коммуникатором как субъектом активной и целенаправленной деятельности, причем не только речевой, но и деятельности в более широком плане.

4. Автороцентрическая концепция подходит к тексту только как к инструменту (или средству), создаваемому говорящим в условиях определенной социальной ситуации для воздействия на слушателя с тем, чтобы с его помощью добиться осуществления своих собственных целей. Коммуникативный акт рассматривается при этом лишь как частное звено более общего действия (А.А. Леонтьев 1974: 25). Комплексное действие определяется по господствующему в нем звену — чаще всего предметно-практическому или интеллектуально-теоретическому действию, коммуникативный же акт выступает как подчиненный (или включенный) компонент. Во всякой деятельности выделяются мотив (потребность в каком-то предмете), цель (стремление к удовлетворению этой потребности), действия по достижению цели, средства и способы осуществления действий (А.Н. Леонтьев 1974: 9). Коммуникативная деятельность строится из речевых действий (говорение и понимание) и располагает собственными средствами и способами их выполнения (система языковых единиц и правил их использования). Мотивы и цели речевых действий представляют собой своеобразную переработку мотивов и целей главных действий, выступая в качестве авторских (коммуникативных, речевых) интенций.

С понятием авторской интенции связывается представление о включенности текста и коммуникативного акта в целом в человеческую деятельность, в реальные связи людей друг с другом и с предметным миром. Благодаря воплощению интенций в тексте, ее речевой реализации текст приобретает не только пространственную перспективу, выступая орудием ориентации в предметной и речевой ситуации, но и (что особенно существенно) временную перспективу, вытекающую из противопоставления планов настоящего и будущего, исходной и предполагаемой (или интендируемой) ситуации.

Определение речевой интенции дать не трудно. Сложнее установить ее место в ряду тех факторов, которые обусловливают протекание коммуникативного действия и построение текста. Дитер Вундерлих (Wunderlich 1976: 96—97) говорит об интенциях как особых устремлениях (Einstellungen) говорящего, а именно устремлениях к тому, чего он хочет достичь своим действием (прежде всего актом высказывания), воздействуя на адресата так, чтобы изменить устремления, а вместе с тем и поведение последнего. Вернер Куммер (Kunrmer 1975: 63—75), обсуждая интенцию в рамках теории деятельности, видит ее отличие от желания в том, что носитель интенции верит в свою возможность принимать решения относительно соответствующего поступка или действия и может выбирать наиболее предпочтительные для себя шаги. Образование интенций относительно действий, поступков (или же их результатов) предполагает процесс принятия решений, который может быть представлен соответствующим графом («деревом принятия решения»), отражающим как оценки исходной ситуации и диапазона возможных действий, их результатов, хода изменения ситуации, так и оценки событий, поступков, действий, результатов и ситуаций в плане их желательности и вероятности. Теодор Левандовски (Lewandowski 1976 Bd. 1: 288—289) определяет коммуникативную интенцию (речевое намерение, речевую цель) как мотив, ведущий к языковой коммуникации и заключающийся в желании вступить в контакт, завязать разговор на определенную тему, передать или получить какую-либо информацию. Выступая в качестве доязыковой фазы коммуникативного процесса, интенция предопределяет отбор и комбинацию языковых единиц, соответствующие данной ситуации общения, функциональный стиль и набор языковых средств. Ее реализация предполагает, однако, не просто построение определенного высказывания, но и его понимание адресатом.

Многие исследователи сходятся на толковании, в соответствии с которым коммуникативное намерение говорящего направлено не просто на построение высказывания, но также и на понимание этого намерения адресатом, на его принятие и на побуждение адресата к соответствующему предметно-практическому, интеллектуальному или речевому действию. Полная реализация авторской интенции обусловливает завершенность коммуникативного акта, его включение в комплексное действие. Если при этом сама интенция относится к предыстории коммуникативного акта, хотя и может развертываться постепенно или даже видоизменяться в ходе коммуникации, то окончательный продукт ее реализации, достигнутая благодаря речевому действию цель принадлежит уже «послеистории». Однако достижение или же недостижение предполагаемого результата находится за пределами интенции, задающей тему и способы развертывания текста, и не должна приниматься в расчет при ее характеристике.

Следует различать формирование авторской интенции, ее выражение в тексте (ее речевую реализацию) и ее реализацию в ответном речевом или неречевом действии. В ее образовании участвуют определенные мотивы комплексного действия, в которое предполагается включить действие общения, оценка предметной ситуации, данной в настоящем, постановка общей цели комплексного действия, заключающейся в создании новой предметной ситуации, наметка смыслового (пропозиционального) контура возможного высказывания (например: Здесь сквозит — открыто окно — необходимо изменить данное положение дел — окно должно быть закрыто), прогнозирование возможных реакций партнера по общению на высказывание об интендируемом положении дел, выдвижение авторской установки (попросить слушателя закрыть окно), принятие решения осуществить данное коммуникативное действие, соответствующее выдвигаемой интенции. B выражении авторского намерения играют, роль такие факторы, как выбор устного или письменного канала связи, непосредственного или опосредованного способа общения, тип текста, используемые языковые единицы, их функционально-стилический и эмоционально-экспрессивный потенциал, типы социально-групповых отношений между говорящим и слушающим, конкретная речевая обстановка, личные свойства говорящего, уровень его образования и навыки речевого поведения. А достижение интендируемого результата зависит не только от этих, но и от многих других, не поддающихся точному учету внекоммуникативных факторов, предопределяющих поведение адресата.

При таком понимании авторская интенция выступает как более сложный феномен, чем так называемый иллокутивный акт, понятие о котором было введено в обиход Джоном Остином (Austin 1962) и его учеником Джоном Сёрлом (Searle 1969). В соответствии с интерпретацией, даваемой этими учеными, иллокутивный_ акт, получающий свою спецификацию по коммуникативной цели (вопрос, побуждение, угроза, упрек и т.п.), соотносится не столько с авторской интенцией, предшествующей высказыванию, и тем более не с продуктом ее реализации, т.е. интендированным действием слушающего, а с процессом обнаружения говорящим намеченной цели, протекающим одновременно с процессом самого высказывания (локутивным актом).

Интенция говорящего является основным текстообразующим фактором. Она с необходимостью находит свое отражение в содержании текста, предопределяя как отбор той или иной предметной ситуации на роль референта и способ ее описания, так и характер информации об отношениях между текстом и другими компонентами коммуникативного акта, выступая организующим звеном в многослойной содержательной структуре речевого произведения. Более того, можно сказать, что именно благодаря ей и коммуникативный акт оказывается единым целым и реализуется как социально-коммуникативное поле, в котором тесно взаимодействуют разнородные компоненты.

Авторская интенция задает способы представления в тексте всей совокупности отношений между компонентами коммуникативного акта, которые могут быть представлены с точки зрения коммуникатороцентрической (пожалуй, более адекватно) в другой записи:

1)    Г — Р: Говорящий выделяет некий фрагмент действительности как повод для высказывания о данной ситуации.

2)    Г — С: Говорящий делает кого-то адресатом высказывания.

3)   Г — Т: Говорящий продуцирует соответствующий текст.

4)   Г — (Г — Р): Говорящий информирует о своем отношении к ситуации, желании ее сохранить, изменить и т.п., о своем участии в этой ситуации, а также локализует ситуацию в пространстве и времени относительно самого себя.

5)   Г — (Г — С): Говорящий сообщает о своем отношении к слушателю, распределении между ним и собой социальных ролей и т.п.

6)   Г — (Г — Т): Говорящий дает оценку своему отношению к тексту.

7)   Г — (Т — Р): Говорящий устанавливает соответствие текста описываемой ситуации.

8)   Г — (Т — С): Говорящий рассматривает текст как орудие воздействия на слушателя.

9)   Г — (С — Р): Говорящий сообщает об участии слушающего в данной предметной ситуации или настаивает на его участии в изменении ситуации.

Отношение Г — Т и при данном подходе остается основным каналом, через который автор проявляет себя в коммуникативной деятельности. Денотативно-референтные, пространственно-дейктические, эмотивные, модальные, темпоральные и другие подобные значения оказываются, однако, более размытыми в своих границах. Вместе с тем четче выступают отношения, устанавливающие роль слушающего как в речевой, так и в предметной ситуации. И в каждом из указанных отношений может более или менее полно проявиться авторская интенция, заслуживающая благодаря своей существенной роли в выполнении коммуникативного действия и построении текста особого внимания.

ЛИТЕРАТУРА

Богданов В. В. Семантико-синтаксическая организация предложения. Л., 1977.

Бок Ф. К. Структура общества и структура языка. — В кн.: Новое в лингвистике. М., 1975. Вып. VII.

Звегинцев В. А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях. М.,1965. Ч. II.

Леонтьев А. А. Речевая деятельность. — В кн.: Основы теории речевой деятельности. М., 1974.

Леонтьев А. Н. Общее понятие о деятельности. — Там же.

Сгалл Я. К программе лингвистики текста. — В кн.: Новое в зарубежной лингвистике. М., 1978. Вып. VIII.

Сусов И. П. К взаимоотношению синтаксиса и семантики. — В кн.: Вопросы английской и французской филологии. Тула, 1971.

Сусов И. П. Семантическая функция основных лингвосемиотических объектов. — В кн.: Предложение и текст в семантическом аспекте. Калинин, 1978.

 Трегубович Т. П. Опыт анализа семантико-синтаксической структуры текста. На материале газетной публицистики ГДР. Канд. дисс. Минск, 1978.

Agricoia E. Vom Text zum Thema. — In: Probleme der Textgrammatik. Berlin, 1976.

Austin J. L. How to Do Things with Words. Cambridge, 1962.

Breuer D. Einführung in die pragmatische Texttheorie. München, 1974.

Daneš F. Zur semantischen und thematischen Struktur des Kommunicats. — In: Probleme der Textgrammatik. Berlin, 1976.

Dressler W. Einfühung in die Textlinguistik. 2., durchges. Aufl. Tübingen, 1973.

Gülich E., Raible W. Linguistische Textmodelle. Munchen, 1977.

Harweg R. Phrasale und-Koordinationen in der generativen Grammatik. — Zeitschrift für Phonetik, allgemeine Sprachwissenschaft und -Kommunikationsforschung, 1970, Bd. 23.

Hlavsa Z. Towards a Definition of a Text. — In: Probleme der Textgrammatik. Berlin, 1976.

Kallmeyer W., Meyer-Hermann R. Textlingustik. — In: Lexikon der Germanistischen Linguistik. Tübingen, 1973. Studienausgabe I. Kummer W. Grundlagen der Texttheorie. Zur handlungstheoretischen Begründung einer materialistischen Sprachwissenschaft. Reinbek bei Hamburg, 1975.

Lewandowski Th. Linguistisches Wörterbuch. 2., durchges. u. erg. Aufl. Heidelberg, 1976.

Palek B. Cross-Reference. A Study from Hyper-Syntax. Prague, 1968.

Plett H. F. Textwissenschaft und Textanalyse. Semiotik, Linguistik, Rhetorik. Heidelberg, 1975.

Schmidt S. J. Texttheorie / Pragmalinguistik. — In: Lexikon der Germanistischen Linguistik. Tübingen, 1973. Studienausgabe II.

Schmidt S. J. Texttheorie. Probleme einer Textlinguistik der sprachlichen Kommunikation. 2., verb. u. erg. Aufl. München, 1976.

Searle J. R. Speech Acts. Cambridge, 1969.

Werlich E. Typologie der Texte. Entwurf eines textlinguistischen Modells zur Grundlegung einer Textgrammatik. Heidelberg, 1975.

Wunderlich D. Studien zur Sprechakttheorie. Frankfurt/M., 1976.

И.П. Сусов. О двух путях исследования содержания текста // Значение и смысл речевых образований. Калинин, 1979. С. 90—103.

Стартовая страница

Содержание сайта

Список опубликованных трудов

Книги, вышедшие под редакцией ИПС