Из трудов Ивана Павловича Сусова

И. П. Сусов

ПРЕДЛОЖЕНИЕ КАК ЛИНГВОСЕМИОТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН

Широкое понимание языка, не сводящееся к его трактовке как системы минимальных конститутивных элементов речи, ставит под сомнение попытки выдвинуть одну из его единиц — скажем, морфему, слово или предложение — на роль центральной. Главными лингвосемиотическими объектами, учитывая их универсальность, следует признать слово, предложение и текст (как произнесенный, так и написанный). Их знаковые свойства заключаются в соотнесении с предметной действительностью, которую они призваны репрезентировать, в обеспечении средствами фиксации и выражения процесса познавательной деятельности субьекта, в функционировании в качестве носителей информации, передаваемой в актах языкового общения между людьми [17]. Слово, предложение и текст по-разному участвуют в осуществлении этих функций, среди которых ведущей, безусловно, является коммуникативная.

Наиболее полно коммуникативная функция воплощается в текстах, каждый из которых строится и передается от одного участника акта коммуникации другому, репрезентируя в той или иной форме как некий фрагмент внеязыковой (и внешней по отношению к данному тексту) действительности, послуживший предметом и поводом высказывания, так и все связи и взаимозависимости между конституентами соответствующего коммуникативного акта. В принципе только текст обладает коммуникативной полнотой и целостностью, реализуя ту или иную авторскую интенцию во всех ее звеньях и аспектах. Коммуниканты фактически обмениваются текстами, а не предложениями. Глобальность текста побуждает считать его лингвосемиотическим объектом первого порядка. Этот объект является одним из конституентов отдельного речевого акта, иначе — акта языковой коммуникации. Авторская интенция выступает при этом основным текстообразующим фактором. Что же она представляет собой?

Каждый речевой акт ведет к возникновению социально-коммуникативного поля, в котором посредством текста оказываются взаимосвязанными: а) оба коммуниканта (автор и адресат), с присущими им наборами социальных ролей; б) некий фрагмент объективного мира или некое содержание внутреннего мира говорящего и в) авторская интенция. Совокупность внешних или внутренних фактов образует предмет и повод высказывания. Их репрезентация лежит в основе смысла текста, создавая в нем денотативно-референтную линию. Но содержание высказывания этим не исчерпывается и не может быть исчерпано. Доминирующее место в нем принадлежит авторской интенции, которая заключается не просто в намерении говорящего отобразить нечто, но и в стремлении передать это нечто тем или иным образом, в соответствии со своим пониманием и своими целями. Авторская интенция, помимо целенаправленного или неосознанного отбора репрезентируемых фактов, включает в себя, далее, эмоционально-экспрессивную оценку происходящего и модальную характеристику высказывания о происходящем с позиций самого автора, выбор определенных (повествовательных, вопросительных и побудительных) форм воздействия на слушателя. К авторской интенции, наконец, принадлежит соотнесение содержания высказывания с данным коммуникативным актом (а именно с его участниками, прежде всего говорящим, и со временем его протекания). Тем самым авторская интенция в более или менее явном виде ориентирует содержание текста на его автора, придает тексту эгоцентрическую направленность, проявляющуюся в модальной, временной, персональной, пространственно-дейктической, эмоционально-экспрессивной и некоторых других линиях смысловой перспективы. Запечатлеваясь в тексте, социально-коммуникативное поле и все те моменты, которые составляют авторскую интенцию, характеризуют его как коммуникативно-интенциональную единицу.

Тот нли иной текст может включать в себя только одно предложение, но чаще мы имеем дело с такими единствами, которые членятся (либо непосредственно, либо на какой-то очередной ступени сегментации) на предложения, соотнесенные уже в меньшей степени как с репрезентируемым в тексте фрагментом внеязыковой действительности, так и со структурой коммуникативного акта. Предложение как часть текста реализует авторскую интенцию лишь в каком-то одном или  нескольких ее звеньях и,  следовательно, коммунпкативно неполно. Оно характеризуется коммуникативной (или информационной) синсемантией, получая свое значение «сверху» — от текста, т.е. оно подобно в этом отношении слову, значение которого определяется через предложение и словосочетание) [8]. Между тем синтаксическая семантика, бурный рост которой происходит на наших глазах, не учитывает или почти не учитывает это обстоятельство, оперируя, как правило, с произвольно извлеченными из текста предложениями.

Е.В. Гулыга, солидаризуясь с В. Брендалем, справедливо указывает на условность понятия «автосемантия» относительно любого или почти любого отдельно взятого отдельного предложения [7]. Критически оценивая теорию смысловой структуры предложения, разработанную У. Чейфом, С.Д. Кацнельсон верно замечает: «... предложения — это не автономные единицы, из последовательности которых складывается речь. Состав предложения определяется не только содержанием пропозиции, но также структурой текста, частью которого является данное предложение. Всякая теория, учитывающая лишь порождающую силу глагола и отвлекающаяся от требований построения текста, окажется поэтому неполной» [9].

Произвольно изъятое из текста предложение сохраняет свою связь с целым не только в денотативно-референтном, но и вообще в коммуникативно-интенциональном плане. Модальная, временная, персональная, пространственно-дейктическая и некоторые иные линии смысловой перспективы текста, как правило, в каких-то звеньях представлены и в изолированных из него предложениях. Поэтому понимание цельного предложения (если оно не является само по себе текстом) оказывается возможным не так уже часто. Возьмем в качестве примера отрывок из повести А.П. Чехова «Степь»:

Отец Христофор снял рясу, пояс и кафтан, и Егорушка, глянув на него, замер от удивления. Он никак не предполагал, что священники носят брюки, а на о. Христофоре были настоящие парусиновые брюки, засунутые в высокие сапоги, и кургузая пестрядинная курточка. Глядя на него, Егорушка нашел, что в этом неподобающем его сану костюме он, со своими длинными волосами и бородой, очень похож на Робинзона Крузе.

Достаточно попытаться извлечь из этого отрывка любое предложение и дать ему смысловую интерпретацию, чтобы убедиться, что оно коммуникативно неполно, синсемантично. |Автосемантия же присуща, как правило, пословицам, афоризмам, сентенциям, общим суждениям, т. е. единицам, которые, выступая в форме предложений, вместе с тем способны образовать тексты. Ср.:

Жизнь прожить — не поле перейти.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Человек смертен.

Перед нами примеры минимальных текстов, каждый из которых включает в себя не более одного предложения, и таким предложениям действительно присуща коммуникативная полнота. Но не следует переносить на любое отдельно взятое предложение характеристики пусть и минимального текста. К тому же в определенных условиях и предложения, способные образовать минимальные тексты, могут явно обнаружить свое вхождение в текст как единство качественно иного уровня. Возьмем, например, следующее стихотворение М. Цветаевой:

  В лоб целовать — заботу стереть.
            В лоб целую.
            В глаза целовать — бессонницу снять.
            В глаза целую.
            В губы целовать — водой напоить.
            В губы целую.
            В лоб целовать — память стереть.
            В лоб целую.

Коммуникативная полнота свойственна здесь всему тексту в целом. Ни одно предложение, являющееся первым в соответствующем двустишии, не может быть изолировано без утраты им каких-то моментов в смысловом плане. В тексте же каждое из них начинает как бы новую главу в повествовании о влюбленных, о поцелуях, стирающих прошлое и дающих упоение в настоящем, обозначающих затем и расставание навсегда, без надежды на новую встречу в будущем. Целостность и полнота данного текста обеспечиваются единством воплощенного в нем авторского намерения, непрерывностью денотативно-референтной, модальной, временной, персональной, повествовательной и других линий смысловой перспективы.

Все сказанное до сих пор не означает отрицания того факта, что предложение тоже обладает полнотой и целостностью. Но это его качество создается иначе, а именно выражаемым в нем актом предикации, который выделяет в расчлененном представлении более или менее простой ситуации субъект и относимый к нему предикат [15, 10]. Предложение, формируемое на основе субъектно-предикатного отношения, характеризуется предикативной полнотой. По отношению к тексту оно выступает в качестве единицы квантования целостного смысла. Это квантование обеспечивается цепью актов предикации. О предложении можно, следовательно, говорить как о лингвосемиотическом объекте второго порядка, как предикативной единице.

В отдельном конкретном предложении вычленяются слова. Они соотнесены с теми или иными элементами репрезентируемой ситуации не столько сами по себе, сколько через предложение, которое, в свою очередь, оказывается лишь частью текста, описывающего некий фрагмент внеязыкового мира в соответствии с определенной авторской интенцией, иначе говоря, связь слов с изображением той или иной картины опосредствуется предложением и текстом, так что можно утверждать, что слово является лингвосемиотическим объектом третьего порядка. Слово лишено как коммуникативной, так и предикативной полноты, но оно обычно обладает полнотой и целостностью как номинативная единица. Таким образом, текст, предложение и слово конституируются как коммуникативно-интенциональная (или информационная), предикативная и номинативная единицы языковой действительности. К каждому из этих объектов может быть отнесено понятие «знак». Но, как известно, традиция связывает его обычно со словом и лишь иногда распространяет на морфему [3, 12], исходя из господствующего на протяжении веков представления о центральной роли слова в языке и, если угодно, из понимания языка как номенклатурой системы, что, между прочим, отразилось и в учении Ф. де Соссюра.

То, что лингвистическая семиотика, изучая язык как знаковую систему, обратилась сперва к слову, вполне естественно. Вычленяемые при сегментации лексические единицы-события (или слова-экземпляры) более просты, чем предложения и тексты, как в строевом, так и в содержательном планах. Они легче сводятся в единицы-типы (лексемы или глоссемы). Лексемы хорошо поддаются инвентаризации, присущие им синтагматические (комбинаторные) и парадигматические (классообразующие) свойства довольно прозрачны по своему характеру. Парадигматическая значимость слова, обусловливаемая его местом в той или иной подсистеме, вполне очевидна, а она-то как раз, по мнению некоторых лингвистов, и конституирует слово как знак [14].

Но механизм тождеств и различий универсален. При исследовании предложений тоже можно и нужно различать единицы-события и единицы-типы (т. е. разграничивать «этический» и «эмический» уровни анализа). Предложения-типы вполне поддаются инвентаризации. Синтагматическое и парадигматическое измерения приложимы и здесь. Предложение обладает определенной парадигматической значимостью в рамках той или иной системы модальных, темпоральных и прочих типов [2, 13] и поэтому тоже могло бы конституироваться на основе данного критерия как знак.

На уровне текста также напрашивается различение единиц-событий и единиц-типов [20]. Тот или иной текст-тип (например, юридический как представитель официально-канцелярской «практической» речи) характеризуется определенными нормами построения, которые должны реализоваться в каждом индивидуальном тексте и которые противопоставляют один тип другому (или другим), определяя тем самым его место в парадигме. Типовые свойства текста, его парадигматическая значимость опознаются носителями данного языка довольно легко и являются, как можно думать, вполне объективными характеристиками. Текстам присущи и определенные синтагматические свойства, которые, однако, еще почти не изучены. Вполне возможно, что диалог, учитывая смену ролей «автор — адресат» и соответственно чередование авторских интенций, следовало бы рассматри­вать как синтагматическую последовательность текстов. Интерес представляют также синтагматические отношения между текстами в газете или программе радиопередач. Таким образом, текст тоже может квалифицироваться на основе уже указанного критерия парадигматической (или системной) значимости как знак.

Итак, лингвистическая семиотика, рассматривая слово, предложение и текст, вправе считать их знаками, различая соответственно знаки номинативные, предикативные и коммуникативные (или информационные). К этому, собственно, и подводят, во-первых, признание необходимости отграничивать слово от предложения, а предложение от текста и, во-вторых, постулирование тройственного членения языковой действительности как универсалии. Пока же, однако, статус знака признается в большинстве случаев за словом и весьма немногими лингвистами также и за предложением. В последнем случае принято противопоставлять знаки целые (или полные) и частичные (или неполные) [5, 6, 4]. При этом может оговариваться, что целые знаки относятся к коммуникативной, а частичные знаки — к классификационно-номинативной сфере языка, что влечет за собой подчас квалификацию первых как речевых (или актуальных) и последних как языковых (или виртуальных) [18].

Подобные опыты классификации весьма интересны. Но при анализе знаковой природы слова и предложения в сопоставительном плане нередко говорят о значении слова как единицы-типа, но о значении (или смысле) предложения как единицы-события. В результате этого обобщающее значение слова противопоставляется индивидуализирующему значению предложения. Однако такое противоположение некорректно. С предложением-событием надо соотносить слово-событие. Отдельное конкретное предложение включает в свой сосгав слова-события с обычно им присущими индивидуализирующими значениями (вероятно, пока следует отвлечься от интерпретации таких высказываний, как Зло порождает зло). Слово-тип нужно сопоставлять с предложением-типом, обладающим, между прочим, только общими, или категориальными, значениями, обнаружение которых и есть одна из начальных задач синтаксической семантики. Предложение-тип (а возможно, и текст-тип) вполне правомерно могут быть отнесены к виртуальным, или языковым, знакам, тогда как отдельное словоупотребление естественно окажется актуальным, или речевым, знаком (как и отдельное предложение или индивидуальный текст).

Обращение к проблемам семантики предложения в новейшем языкознании свидетельствует о том, что предложение оказалось сейчас вовлеченным в сферу внимания лингвистической семиотики, которая до сих пор в основном занималась рассмотрением словесных, или номинативных, знаков языка и создала достаточно развернутую теорию лексического значения (семасиологию). Семантике предложения предстоит более или менее четко отграничить свою предметную область от лексической семантики и не свести ее, между прочим, к проблеме комбинирования отдельных лексических значений, лежащей на стыке двух дисциплин, но не затрагивающей специфики значения предложения как качественно новой единицы. Вместе с тем семантика предложения с самого начала касается и тех аспектов значения, к раскрытию которых можно идти от семантики текста, еще даже не пытавшейся определить свой предмет. Изложенные выше соображения о природе текста, предложения и слова как лингвосемиотических объектов могут, как думается, содействовать в какой-то степени построению адекватной семантики предложения — единицы, отличной как от слова, так и от текста. На этом пути уже достигнуты определенные успехи. В частности, была признана неправомерность заимствованного из логики и семиотики противопоставления синтаксиса и семантики в лингвистическом исследовании [16]. Было подвергнуто ревизии ошибочное мнение Н. Хомского о том, что семантические аспекты естественного языка могут быть сведены к чисто синтаксическим, т. е. формальным или тектоническим [19]. Одновременно с этим на повестку дня стал воnpoc о соотношении семантического и прагматического аспектов языковых фактов. Этот вопрос представляет особый интерес, и на нем следует остановиться.

Как известно, в семиотике принято разграничивать три раздела: синтактику (или синтаксис, в терминологии X. Карри — тектонику), семантику и прагматику. Синтактика рассматривает отношения знаков друг к другу, семантика исследует отношения знаков к денотатам и сигнификатам, а прагматика — отношения знаков к тем, кто ими пользуется, т. е. к отправителям и получателям знаков. Иначе говоря, прагматика занимается функциональной стороной знаков. В трактовке Р. Карнапа, а вслед за ним Г. Клауса, семиотика изучает отношения в системе, включающей знак, его отправителя и получателя, а также денотат (или сигнификат) В прагматике все эти отношения берутся в совокупности, т. е прагматика по своему объему равна семиотике. Абстрагируясь от отправителя знака, мы приходим к семантике. Отвлекаясь же от денотатов (или сигнификатов), мы изолируем синтаксическую сферу знаковой системы [21]. Синтактика, таким образом, вычленяется из семантики, а семантика — из прагматики. То, что семантика предстает, согласно этой концепции, как частный аспект прагматики, хорошо согласуется с характером значений знаков естественного человеческого языка. Вычленение же синтактики из семантики отражает, пожалуй, скорее свойства так называемых формализованных языков, которые строятся из двух частей: исчисления и приписанной ему семантической интерпретации. Будучи лишенным семантических правил, формализованный язык становится исчислением, т. е. чисто синтаксической, неинтерпретированной системой. И, наоборот, прибавление к исчислению правил интерпретации делает его семантической системой. В естественном языке подобные суммативные отношения не имеют места, здесь семантическая интерпретация (и вообще функциональная сторона) присутствует изначально, а не добавляется к построенному до этого чисто формальному выражению.

Естественный язык предполагает не только единство, но и взаимообусловленность двух планов: функционального и структурного. В соответствии с этим лингвистическую прагматику можно непосредственно противопоставить лингвистической синтактике (или, лучше, тектонике). Последняя ограничивается узкой областью внутрисистемных, структурных связей, тектонической стороной языковых знаков и систем, отвлекаясь от их функционирования. Иначе говоря, она изучает план выражения знаков (как субстанцию, так и форму выражения). Первая, напротив, оставаясь безразличной к плану выражения, исследует знаки и языки в смысловом, или функциональном, аспекте. Ее интересует функционирование или, вернее, использование знаков коммуникантами как для целей отображения и репрезентации фактов реальной действительности, так и для воплощения и сообщения своих оценок, чувств и эмоций, решений и волеизъявлений, мотивов и намерений в соответствии с конкретными условиями данного коммуникативного акта. Репрезентативная (она же денотативно-референтная) функция и есть предмет собственно семантики как одного из аспектов прагматики.

Включение семантики в прагматику может мотивироваться тем, что денотативная отнесенность знака в той или иной мере прагматически окрашена, ибо она создается людьми, опосредствуется их сознанием, где соответственно опирается на сигнификативную отнесенность того же знака, т. е. его связь с отражением денотата. За пределами семантического анализа (в узком смысле) остаются функция самовыражения автора и функция воздействия на адресата (Ausdruck и Appell, по К. Бюлеру), которые относятся к ведению собственно прагматики.

Если функцию самовыражения отождествить с авторской интенцией (в том смысле, как она трактовалась выше), то можно признать, что этой функции, которую уместно называть интенциональной, принадлежит ведущая роль в формировании плана содержания знака, ибо она определяет способы осуществления и функции репрезентации, и функции воздействия.

Зависимость репрезентативной функции (или, иначе, семантического значения) от интенциональной функции делает семантическое значение по существу прагматическим, придает ему своего рода антропоцентричность. Правда, прагматический характер значения проявляется при этом не всегда одинаково, выступая иногда более явно, иногда почти незаметно. Но эта прагматичность не должна игнорироваться при определении значения, и именно так следует, вероятно, понимать слова Л.А. Абрамяна: «Значение можно охарактеризовать как особое отношение между компонентами знаковой ситуации, а именно специфическое отношение знака к предмету обозначения, зафиксированное адресатом» (выделено мною. — И. С.) [1]. Уместно будет привести также высказывание А. А. Леонтьева: «... едва ли можно говорить, «язык моделирует реальный мир», правильнее было бы сказать, что язык — или, точнее, речевая деятельность — моделирует систему отношений общественного человека в мире» (выделено мною. — И. С.) [11].

Итак, лингвистическая семантика либо вбирает в себя и прагматические моменты, рассматривая как свою задачу исследование собственно семантических, т.е. денотативно-референтных, и прагматических значений, либо она, напротив, включается в лингвистическую прагматику в качестве раздела, на долю которого остается исследование только собственно семантических значений как наименее окрашенных прагматически.

Самым заметным образом прагматические значения проявляются в тексте. Авторская интенция — это шнрокая и емкая прагматическая категория, через призму которой следует понимать смысловую перспективу текста. Прагматичны модальность, темпоральность, пространственный дейксис, соотнесение участников ситуации с участниками коммуникативного акта (персональность), установка на сообщение, вопрос или побуждение, актуальное членение, эмоционально-экспрессивная окрашенность. Эти же прагматические моменты, но уже в опосредствованном виде, обнаруживаются и в-предложении как части текста, в силу чего предложение тоже эгоцентрично по своей ориентации. Вероятно, прагматическим, эгоцентрическим является и конституирующее его значение предикации. Так, например, высказывание Доклад интересный не случайно интерпретируется некоторыми лингвистами следующим образом: Я утверждаю, что доклад интересный; Я считаю доклад интересным. Наименее прагматично денотативно-референтное значение предложения, которое, кстати, сегодня нередко выступает как единственный или исключительный объект синтаксической семантики. Большинство синтаксико-семантических исследований как раз и посвящены анализу логической структуры ситуации и отображению ее в структуре предложения. Особенно удобным для этих целей оказался аппарат реляционной логики, оперирующей понятиями предиката и его аргументов (см. работы Н.Д. Арутюновой, В.В. Богданова, С.Д. Кацнельсона, Т.П. Ломтева, Ч. Филлмора, У. Чейфа и др.). Рядом лингвистов, однако, признается, что денотативно-референтный аспект образует только первый «этаж» значения предложения, над которым надстраиваются значения, сводимые в так называемые категории предложения. При этом не всегда достаточно четко вычленяется значение предикации, которое, собственно говоря, и конституирует предложение как особый лингвистический феномен. Этим значением не обладают ни слово, ни текст, и потому данное обстоятельство чрезвы­чайно важно для семантики предложения.

В заключение перечислим некоторые значения предложения, указав их статус. Обозначив денотативно-референтную отнесенность символом Сит, а прагматические компоненты, характеризующие отнесение ситуации к говорящему, а также к адресату, — символами Я (и Ты), мы получим следующую картину соотношения собственно семантических и прагматических компонентов в значениях предложения:

Денотативное значение                           Сит

Предикация                                              Сит+Я

Модальность                                           Сит+Я

Темпоральность                                      Сит+Я

Пространств. дейксис                             Сит+Я

Эмотивность                                            Сит+Я

Персональность                                       Сит+Я/Ты

Вопросительность                                   Сит+Я+Ты

Побудительность                                     Сит+Я+Ты

Итак, полная смысловая интерпретация предложения, по всей очевидности, должна включать в себя толкование и прагматических моментов. А это значит, что синтаксическая семантика неминуемо перерастает в синтаксическую прагматику и может успешно строиться только в рамках последней. Это справедливо как для семантики предложения, так и для семантики текста.

ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ

1. Л.А. Абрамян. Гносеологические проблемы теории знаков. Ереван, 1968, стр. 58.
2. В.Г. Адмони. Типология предложения. — В кн.: «Исследования по общей теории грамматики». М., «Наука», 1968, стр. 232, 235, 290.
3. Э. Бенвенист. Общая лингвистика. М., «Прогресс», 1974, стр. 132.

4.      Т.В. Булыгина. Язык в сопоставлении со знаковыми системами иных типов. — В кн.: «Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка». М., «Наука», 1970, стр. 155.

5. И.Ф. Вардуль. К вопросу о собственно лингвистическом подходе к языку. — В кн.: «Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода». М., 1967.
6. В.Г. Гак. О двух типах знаков в языке (высказывание и слово).— В кн.: «Материалы и конференции «Язык как знаковая система особого рода». М., 1967.
7. Е.В. Гулыга. Теория сложноподчиненного предложения в современном немецком языке. М., «Высшая школа», 1971, стр. 15.

8.      B.А. Звегиецев. Предложение и его отношение к языку и речи. Изд-во МГУ, 1976, стр. 87—88.

9.      С.Д. Кацнельсон. Послесловие. Семантико-грамматическая концепция У.Л. Чейфа. — В кн.: У.Л. Чейф. Значение и структура языка. «Прогресс», 1975, стр. 423.

10.  Г.В. Колшанский. Предложение как универсальная единица языка. — В кн.: «Сборник научных трудов. Вып. 91. Вопросы романо-германской филологии». МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1975, стр. 143.

11.  А.А. Леонтьев. Слово в речевой деятельности. Некоторые проблемы общей теории речевой деятельности. М., «Наука», 1965, стр. 213.

12. Ю.С. Маслов. Введение в языкознание. М., «Высшая школа», 1975, стр. 29, 107.

13.  О.И. Москальская. Проблемы системного описания синтаксиса (на материале немецкого языка). М., «Высшая школа», 1974.

14.  Н.А. Слюсарева, И.П. Тарасова. О знаковом характере предложения и его смысле. — В кн.: «Проблемы синтаксической семантики. Материалы научной конференции». МГПИИЯ им. М. Тореза. М., I976, стр. 232—233.

15.  И.П. Сусов. Семантическая структура предложения (на материале простого предложения в современном немецком языке). ТГПИ им. Л.Н. Толстого. Тула, 1973, стр. 51 и след.

16.  И.П. Сусов. Глубинные аспекты семантики предложения. — В кн.: «Проблемы семантики». М., «Наука», 1974, стр. 58—59; он же. К взаимоотношению синтаксиса и семантики. — В кн.: «Вопросы английской и французской филологии». ТГПИ им. Л.Н. Толстого, Тула, 1971.

17.  А.А. Уфимцева. Понятие языкового знака. — В кн.: «Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка». М., «Наука», 1970, стр. 96.

18.  А.А. Уфимцева. Типы словесных знаков. М., «Наука», 1974, гл. 1.

19.  Н. Xомский. Синтаксические структуры. — В кн.: «Новое в лингвистике». Вып. II. М., Изд-во иностр. литературы, 1962, стр. 721, 513.

20.  Fг. Daneš. On Linguistic Strata (Levels). — «Travaux linguistiques de Prague», 4. Prague, Academia, 1971, p. 140.

21.  Philosophisches Wörterbuch. Hrsg. von G. Klaus und M. Buhr. Leipzig, VEB Bibliographisches Institut, 1965, S. 503.

И.П. Сусов. Предложение как лингвосемиотический феномен // Сб. науч. тр. МГПИИЯ. Вып. 112. М., 1977. С. 97—108.

 
Стартовая страница
Содержание сайта
Список опубликованных трудов
Книги, вышедшие под редакцией ИПС