Из трудов Ивана Павловича Сусова

И. П. СУСОВ

ГЛУБИННЫЕ АСПЕКТЫ

СЕМАНТИКИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

1. Многие современные языковеды употребляют термины «синтаксис» и «семантика» (соответственно «синтаксический» и «семантический») таким образом, что за этими употреблениями чувствуется тенденция противопоставить друг другу два взаимоисключающих множества языковых явлений, причем одно множество — синтаксическая система — характеризуется исключительно набором формальных, асемантических признаков, а другое множество — семантические правила — содержит только смысловые интерпретации, которые могут приписываться синтаксическим построениям. С противопоставлением синтаксиса и семантики мы можем встретиться буквально на каждом шагу. Так, Ю. Д. Апресян в своей широко известной книге о семантике русского глагола дает одному из разделов название «Синтаксис и семантика» и говорит в нем о таких явлениях, как связь между синтаксическими и семантическими признаками слов, унификация синтаксиса под давлением семантики и давление синтаксиса на семантику [1, 23 и cл.]. Внимательный читатель сможет заметить, что здесь, во-первых, за дихотомией синтаксиса и семантики стоит дихотомия синтаксической формы и лексического значения и, во-вторых, семантика понимается как дисциплина, которая занимается по преимуществу только значениями слов.

В наиболее явном виде противопоставление синтаксиса и семантики выступает в теории порождающей грамматики у Н. Хомского. Первоначально оно было, правда, непрямым, опосредованным, поскольку семантика выводилась вообще за рамки грамматики [9, 421, 514 и cл.] и синтаксис естественного человеческого языка строился целиком и полностью по подобию синтаксических систем в математической логике. Впоследствии в порождающую грамматику был включен наряду с синтаксическим и семантический компонент. Первый должен порождать цепочки формативов, т. е. минимальных в синтаксическом отношении элементов, и снабжать их структурными характеристиками в виде НС-маркеров, а второй должен приписывать этим цепочкам смысловые интерпретации, т. е. строить значения предложений путем связывания в единое целое лексических значений исходных элементов в той последовательности, которая задана НС-маркерами [11]; [13]; [15]; [16]. (Об эволюции взглядов Н. Хомского и его сторонников см. [4]; [12]; {14]; [19].)

Однако распределение функций между обоими компонентами, связанное с разделением формального и семантического процессов, оказалось таким, что синтаксис и семантика вновь противопоставлены друг другу и исключают друг друга. Подобный подход сохраняется и в работах некоторых европейских представителей порождающей грамматики [12]; [17]; [18]. Снятие же разграничения между синтаксисом и семантикой иногда ведет лишь к большему смешению синтаксиса и лексики; см. [20].

Отграничение синтаксиса от семантики и сведение последней к описанию значений слов привели к тому, что под значением предложения стало пониматься некое смысловое построение, восходящее в конечном итоге к лексическим значениям исходных элементов предложения (и лишь отчасти к категориальным значениям этих элементов как представителей определенных частей речи). Между тем семантическая структура предложения не может быть сведена целиком к совокупности (пусть и соотнесенных друг с другом синтагматически) лексических значений.

Предложение как языковая единица обладает и своей собственной семантикой, в принципе не зависящей от его лексического наполнения. Это значение присуще предложению как особой языковой форме, взятой в отвлечении от возможностей ее сочетания с определенным интонационным контуром и конкретным лексическим составом. В дальнейшем можно будет данное значение называть синтаксическим значением предложения, отличая его от коммуникативного значения предложения как конкретного высказывания.

2. Синтаксическое значение предложения имеет сложное, многоуровневое строение (об иерархии уровней см. [3]). В основании иерархии выделяется уровень семантической структуры предложения, характеризующийся своей направленностью на объективную действительность, обладающий денотативной отнесенностью. Однако здесь приходится говорить о денотатах иного рода, чем в случае лексического значения. Дело в том, что денотатами синтаксических выражений являются не отдельные предметы, качества, свойства, отношения, процессы сами но себе, а разыгрывающиеся в реальной действительности ситуации и объективно существующие системы отношений или же мысленно конструируемые их аналоги, т. е. абстрактные ситуации и абстрактные объекты-системы. Комплексный характер денотатов отражается соответственно в комплексных значениях, например, в таких смысловых структурах, как «производитель действия (агенс) — действие — предмет действия (пациенс)», и находит в конечном счете выражение в сложном комплексном характере синтаксических построений.

Денотатами синтаксических построений являются не сами по себе конкретные, единичные ситуации или конкретные системы отношений, а обобщенные, типовые ситуации и системы. В этом плане между лексическими и синтаксическими значениями есть много общего. Так, например, слово дерево соотносится с каждым отдельным представителем класса деревьев независимо от того, к какому подклассу деревьев (береза, ель, сосна, дуб, ясень) принадлежит данное конкретное дерево, где оно растет, какого оно размера и возраста, и тем самым соотносится с понятием дерева вообще как классом. Точно так же и семантический комплекс «агенс — действие — пациенс» соотносится со множеством конкретных ситуаций или систем отношений, где имеет место подобное распределение ролей, и соответственно со схемой распределения ролей вообще, с ситуацией in abstracto, когда предполагается отвлечение от того, какой предмет выступает в роли агенса, какой — в роли пациенса и какое конкретное действие их связывает.

Так, один и тот же семантический комплекс (в дальнейшем мы будем называть его реляционной структурой, поскольку он отражает систему отношений; ср. лат. relatio 'отношение') «агенс — действие — пациенс» находит свое выражение в бесконечном множестве высказываний следующего вида: Все халупы позаняли красноармейцы (Дм. Фурманов); Огонь больших костров лизал черные ротные копны (А. Серафимович); Павел прикрыл дверь (Н. Островский); Разбудил меня Семенов... (К. Паустовский); Могилевский комендант взял документы Синцова... (К. Симонов).

В данной реляционной структуре вычленяются три элементарные синтаксико-семантические единицы, которые мы называем релятемами. Термины «агенс», «пациенс», «орудие действия (инструмент)», «адресат действия» и т. п. являются, по сути дела, обозначениями отдельных релятем, и предполагаемый термин оказывается удобным, поскольку он служит родовым именем по отношению к именам «агенс», «пациенс» и т. д.

Сущность релятемы заключается в ее соотнесенности с одним из моментов в строении ситуации или системы отношений, отображаемой в целом в реляционной структуре. Эта соотнесенность опосредствована реляционной структурой. Поэтому мы и должны говорить в этом случае не о лексическом, а именно о синтаксическом значении релятем, не соглашаясь, например, с мнением Э. Агриколы о первоначально лексическом характере значения подобных единиц [10, 58]. Э. Агрикола считает, что всякая отнесенность значения к внеязыковой действительности делает его лексическим, а отсутствие внеязыковой отнесенности является существенным признаком синтаксического значения [10, 11, 55 и ел.].

На самом же деле мы можем убедиться, во-первых, что синтаксическое значение на реляционном уровне автономно и свободно от конкретного лексического наполнения и, во-вторых, что невозможно вывести коммуникативное значение предложения только из совокупности лексических значений входящих в него слов. Проделаем для этого несложные эксперименты следующего рода.

Так, если в высказывании Волк зарезал ягненка употребить в роли релятемы агенса не волк, а другие конкретные существительные, например стол, рассказ, ящик, то получившиеся в результате подстановки высказывания — Стол зарезал ягненка, Рассказ зарезал ягненка, Ящик зарезал ягненка — будут неприемлемыми только в том плане, что конкретные ситуации подобного рода невозможны в действительности, т. е. они будут бессмысленными только в аспекте коммуникативного значения. То же произойдет, если поменять ролями слова волк и ягненок: Ягненок зарезал волка. Но реляционная структура не будет разрушена при этом и будет понята слушателем вполне правильно. Понимание ее как раз и обеспечивает такое приписывание ролей, с одной стороны, словам стол, рассказ, ящик относительно слова ягненок, а с другой стороны, слову ягненок относительно слова волк, что «здравый смысл» отказывается воспринимать высказывания, в которых наблюдается противоречие между совокупным значением лексического ряда и реляционной структурой как одним из компонентов семантической структуры синтаксического построения.

Обобщенное лексическое значение деятеля, особенно отчетливо выступающее в именах лиц при их противопоставлении именам неодушевленным, а также в производных существительных, образованных с определенными суффиксами (nomina agentis), тяготеет к соединению с синтаксическим значением агенса. Возможно, на какой-то первоначальной ступени развития языка эти два значения и не были отдельными. Но для современного состояния вряд ли характерно такое диффузное значение. Имена деятеля далеко не всегда выступают в роли агенса, эту роль могут играть также и имена неодушевленные, например: Эти слова разозлили Синцова... (К. Симонов); Меня поразило это слово «рассеяться» (К. Паустовский); Дождь обновил молодую, но старчески серую от пыли листву (М. Шолохов).

Реляционные структуры и выделяемые в их составе релятемы являются единицами самого глубинного уровня синтаксической семантики. Выбор той или иной реляционной структуры обусловливается объективным строением отображаемой ситуации или ее субъективным членением, осуществляемым говорящим по образцу иных ситуаций. Реляционная структура, будучи выбранной в соответствии с намерением говорящего сообщить о какой-то конкретной ситуации, предопределяет в основном состав необходимых для ее выражения членов синтаксического построения (конфигурации); о понятии конфигурации см. [5, 116]; |[8, 144]. Так, ситуация, отображаемая реляционной структурой «носитель процесса — процесс», требует для своего обозначения наличия двух членов, один из которых соответствует релятеме «носитель процесса», а другой — релятеме «процесс», например: Шел дождь, падал снег, трещал мороз, выла и посвистывала метель (М. Горький).

Реляционная структура «агенс — действие — пациенс— место, куда перемещается пациенс в результате действия (директив)» находит свое выражение в четырехчленной конфигурации, например: Кухарка совала в печь чугуны... (М. Шолохов).

Но одна и та же реляционная структура имеет для своего выражения, как правило, ряд конфигураций. Так, высказывание Он предъявил отпускную бумажку... (М. Шолохов) описывает ту же самую реляционную структуру «агенс — действие— пациенс», что и выражения: Им была предъявлена от­пускная бумажка; Предъявление им отпускной бумажки; Предъявленная им отпускная бумажка; Он, предъявивший отпускную бумажку.

Все эти выражения синонимичны на реляционном уровне. Различия между ними имеют место на других уровнях, из которых прежде всего наше внимание должен привлечь предикационный уровень. Он непосредственно накладывается на реляционный уровень, обусловливая выбор конкретных форм для выражения реляционных структур.

3. Предикационный уровень синтаксической семантики не направлен на объективные или мысленно конструируемые ситуации. Он отражает отношение к ним со стороны автора высказывания, заключающееся в том, что автор совершает выбор одного из способов представления данной ситуации, делая одну из предметных релятем исходным пунктом грамматической предикации и относя все другие релятемы выражаемой реляционной структуры в их совокупности к ядру грамматической предикации. В результате такого членения возникает бинарная структура, которую мы называем предикационной.

Например, в высказывании Я разрезал мокрое платье (К. Паустовский) исходным пунктом грамматической предикации выступает агенс (ср. Мной было разрезано мокрое платье), а в высказывании Острая маленькая грудь была разорвана осколком ниже соска (К. Паустовский) исходным пунктом предикации служит пациенс (ср. Осколок разорвал острую маленькую грудь).

Реляционная структура может остаться предикационно не расчлененной, что имеет место в тех случаях, когда она не служит непосредственной опорой для построения предложения и лишь «включается» в опорную реляционную структуру. Так, реляционная структура «агенс — действие — пациенс» дважды включается в опорную реляционную структуру в высказывании Подожженные снарядом деревни чадили без огня, пропитанные сыростью (К. Паустовский), ср. Снаряды подожгли деревни, Сырость пропитала деревни.

Ни исходный пункт, ни ядро грамматической предикации не имеют непосредственной отнесенности к объективной действительности. Предикационная структура предполагает наличие реляционной, а не наоборот. Поэтому и следует считать реляционный уровень семантической структуры предложения самым глубинным, первичным, а предикационный уровень— вторичным, более «поверхностным».

Взаимоотношения между реляционной и предикационной структурами ¹ представляют сложную картину. (Одним из первых на данное различие явно указал Ш. Балли [2, 122].) Так, можно наблюдать в ряде языков, что предикационное членение наличествует там, где в реляционном плане нет членения и ситуация отображается как неделимое целое; ср. русск. Светает; Морозит; исп. Nieva 'Идет снег', Аmапесе 'Светает'; ит. Piove 'Идет дождь'; порт. Alvorece 'Светает', Anoitece 'Смеркается, наступают сумерки'; татар. Салкынайтты 'Похолодало', но нем. Es regnet 'Идет дождь', Es dämmert 'Смеркается'; англ. It rains 'Идет дождь'; франц. Il neige ‘Идет снег', Il gèle 'Морозит'. В результате нем. es, англ, it, франц. il не представляют какой-либо релятемы; они «пусты» в плане денотативной отнесенности, хотя и выступают в роли исходного пункта грамматической предикации.

Возможно и обратное явление. Так, в некоторых языках релятема агенса получает регулярное выражение посредством нуля на предикационном уровне; ср. русск. Его попросили спеть; нем. Man bat ihn zu singen.

Сопоставление реляционной и предикационной структур весьма полезно в целом ряде отношений. В частности, оно может послужить ключом к адекватному пониманию различия в семантике между действительным и страдательным залогами, ибо явно свидетельствует, что никакого изменения в направлении действия при переходе от активной конструкции к пассивной не происходит, а меняется лишь языковой способ представления одной и той же ситуации.

Далее, это сопоставление может помочь осознанию того, что разграничение подлежащего и сказуемого, с одной стороны, и выделение второстепенных членов — с другой, фактически базируются на различных основаниях. Первое имеет свои истоки в предикационной структуре, второе — в реляционной. Традиционное учение о членах предложения располагает, однако, как главные, так и второстепенные члены в одной плоскости. Особенно серьезные противоречия возникают при этом в вопросе об установлении границ сказуемого [7].

Указанное сопоставление позволяет также поставить вопрос о сущности падежа как морфологической категории имени, связанной в своих истоках с реляционной структурой 16].

Таким образом, в основании семантической структуры предложения в соответствии со своей разной направленностью разграничиваются два уровня — реляционный и предикационный. Первый имеет объективную соотнесенность (разумеется, опосредованную сознанием носителей языка), второй отражает субъективный подход говорящего к описываемой им ситуации. Анализ взаимоотношений между реляционными и предикационными структурами в языках разных типов — одна из актуальных задач синтаксической теории.

В заключение можно отметить, что предикационная и ре­ляционная структуры имеют своего рода аналоги в логических схемах, отображающих структуру суждения. Первой отвечает двучленная схема «субъект — предикат», разработанная аристотелевской логикой. Второй соответствует схема «предикат — аргумент (или аргументы)», предложенная К. Айдукевичем. Есть основания полагать, что эти две схемы отражают разные стороны анализа логического суждения, подобно тому как понятия реляционной и предикационной структур соответствуют разным аспектам семантической структуры предложения.

 
ЛИТЕРАТУРА

1.      Ю. Д. Апресян, Экспериментальное исследование семантики русского глагола, М, 1967.

2. Ш. Б а л л и, Общая лингвистика и вопросы французскогр языка, М., 1966.

3.   И. П. Сусов, Аспекты предложения как уровни его семантической структуры. — «Теоретические проблемы синтаксиса индоевропейских языков. Тезисы докладов», Л., 1971.

4.   И. П. Сусов, К взаимоотношению синтаксиса и семантики, — сб. «Вопросы английской и французской филологии», Тула, 1971.

5.   И. П. Сусов, Одноместные финитные конфигурации в немецком языке, — сб. «Лингвистические исследования», Тула, 1969.

6.   И. П. Сусов, Падеж и реляционность (к постановке вопроса о сущности категории падежа),— «День Артура Озола. Категория падежа в структуре и системе падежа. Материалы научной конференции», Рига, 1971.

7.   1. П. Сусов, Про межi присудка в нiмецькому реченнi,— «Iноземна фiлологiя», вип. 27, Львiв, 1971.

8.   И. П. Сусов, Финитные конфигурации немецкого языка, выражающие двухместные синтаксические отношения, — сб. «Проблемы немецкого языкознания и методики преподавания немецкого языка», Тула, 1970.

9.   Н. Хомский, Синтаксические структуры, — «Новое в лингвистике», вып. II, М., 1962.

10.  Е. Agricola, Syntaktische Mehrdeutigkeit (Polysyntaktizitat) bei der Analyse des Deutschen und des Englischen, Berlin, 1968.

11.  N. Chomsky, Aspects of the Theory of Syntax, Cambridge (Mass.), 1965.

12.  Fr. Daneš, A Three-Level Approach to Syntax, — «Travaux linguistiques de Prague». I, Prague, 1966.

13.  J. A. Fodor, J. J. Katz, The Structure of a Semantic Theory,—«Language», 1963, vol. 39.

14.  G. Helbig, Zu neueren Entwicklungen in der generativen Grammatik, — «Deutsch als Fremdsprache», 1969, H. 5.

15.  J. J. Katz, The Semantic Component of a Linguistic Description,— «Zeichen und System der Sprache», Bd III, Berlin, 1966.

16.  J. J. Katz, P. M. Postal, An Integrated Theory of Linguistic Description, Cambridge (Mass.), 1964.

17.  P. Sgall,  Zur Frage der Ebenen im Sprachsystem, — «Travaux linguistiques de Prague», I, Prague, 1966.

18.  P. Sgall, Generative Beschreibung und die Ebenen des Sprachsystems, — «Zeichen und System der Sprache», Bd III, Berlin, 1966.

19.  E. M. Uhlenbeck, Nové výsledky vývoje transformačni generativní gramatiky,— «Slovo a slovesnost», 1971, č. 1.

20.  U. Weinreiсh, Explorations in Semantic Theory, — «Current Trends in Linguistics», vol. Ill, The Hague — Paris, 1966.

 
И.П. Сусов. Глубинные аспекты семантики предложения // Проблемы семантики. М., 1974. С. 58—65.