Из трудов Ивана Павловича Сусова

И. П. Сусов

(Калининский госуниверситет)

ЛИЧНОСТЬ КАК СУБЪЕКТ ЯЗЫКОВОГО ОБЩЕНИЯ

Сегодня мы хорошо понимаем, как устарели наши представления о том, что язык есть замкнутая в себе, противопоставленная речи, самодостаточная, самонастраивающаяся и самоорганизующаяся система знаков и элементов знаков (фигур), что редукционистский подход, требовавший изучать язык в самом себе и для себя, не ведет к пониманию действительной сущности языка. Все чаще и убежденней мы говорим сегодня о языке как форме, способе жизнедеятельности человека, способе вербализации человеческого опыта и его осознания, способе выражения личности и организации межличностного общения в процессе совместной деятельности людей. От объективизированного, деперсонализированного, предметного представления языка мы постепенно переходим к его личностному, деятельностному представлению.

В лингвистический обиход вводится понятие личности, входившее ранее в концептуальный аппарат философии, психологии, социологии, социальной психологии. В понятии личности друг другу противопоставляются две стороны. Во-первых, личность предстает как продукт общественного развития. Она производна от социальной среды, ибо формируется в этой среде, оказываясь своеобразным фокусом, в котором преломляются многочисленные и противоречивые воздействия классово-имущественных, профессионально-групповых и социально-групповых, половых и возрастных, расовых и этнических, конфессиональных, территориальных и прочих отношений. Личность воспитана своей эпохой, ее общественным сознанием, психологией, культурой, системой разрешений и запрещений. Она включена в системы ролевых функций, предписаний и ожиданий. Во-вторых, личность не есть просто объект внешних воздействий. Это активно действующий участник общественной трудовой и познавательной деятельности, субъект материального и духовного общения, осознающий свое место в мире людей, свое отношение к ним, их потребностям, мотивам, интересам и целям, осознающий и самое себя, свое Я, адекватно или неадекватно оценивающий свои достоинства и недостатки, предъявляющий соответствующие притязания к другим. Личность руководствуется собственными интересами и мотивами, хотя в конечном итоге в них преломляются общественные стимулы деятельности. Этим создается и утверждается ее индивидуальность, оригинальность. Личность использует общепринятые нормы, правила конвенции деятельности и общения, воссоздавая их в своих действиях творчески, внося в них новые моменты. В личности, таким образом, диалектически взаимосвязаны социальное и индивидуальное, общее и особенное, природное и усвоенное, воспроизводимое и творимое заново, объективное и субъективное (см. подробнее: Кон, 1973; Леонтьев, 1977).

Личность не есть компонент той или иной социальной системы, ситуации, деятельности, «...личность не является функцией коллектива, она его основа. Личность представляет собой еще в большей степени, чем психика, антиадаптационное образование. Она может подняться над пространством деятельностей, выбрать одну из них или построить новую. Равным образом она способна к преодолению социальной ситуации». «Хотя, конечно, и сознание, и личность имеют своим источником деятельность субъекта, после того, как они сформировались, деятельность и входящие в ее со­став действия становятся сознательными актами личности, выделяющей себя из ситуации и способной ее преобразовать» (Велихов, Зинченко, Лекторский, 1988: 7).

Введение понятия личности в лингвистику означает возможность говорить о том, что язык принадлежит прежде всего и главным образом личности, осознающей себя и свое место в мире, свою роль в практической деятельности и языковом общении, свое отношение к принятым принципам и конвенциям ведения дискурса, творчески использующей их в своих предметных и речевых действиях. Речевые акты, речевые шаги, речевые ходы для личностно ориентированной прагмалингвистики представляют собой не просто компоненты дискурса (языкового общения), а выступают в качестве сознательных и целенаправленных (хотя не всегда целесообразных) актов определенной личности.

Дискурс ведут личности. Они принимают на себя те или иные коммуникативные роли, обмениваются своими речевыми ходами и» соответственно, коммуникативными ролями. Они сообщают, описывают, констатируют, доказывают, убеждают, просят, приказывают, задают вопросы, дают ответы, делают и принимают предложения, обещают и уклоняются от обещаний, иронизируют над фактами, друг над другом или над собой, оскорбляют собеседников или льстят им, оценивают внешние факты или поведение друг друга. Они выбирают определенные речевые приемы, тактики и стратегии кооперативного или некооперативного характера. Личности регулируют течение дискурса в общих и личных целях, инициируют коммуникативное событие, задают ему тему и регистр общения (нейтральный, официальный, дружеский, фамильярный), следуют постулатам общения либо, напротив, стараются свернуть общение, уйти от темы, идут на нарушение постулатов количества и качества передаваемой информации, способа передачи информации. Личности ведут беседы, ссорятся, выступают на собра
ниях, заседаниях, совещаниях, пишут статьи и книги, читают лекции, включаются в дискуссии, обмениваются письмами, рецензируют чьи-то творения.

Личность может проявлять себя в дискурсе как контактная (коммуникабельная) и неконтактная (некоммуникабельная), конформистская и неконформистская, кооперативная и некооперативная, жесткая и мягкая, прямолинейная и лавирующая, рассудочная и эмоциональная и т. п., что находит свое выражение в том, как каждый из общающихся ведет дискурс, либо принимая, либо отвергая (прямо или косвенно) предложенные линии общения (тема, регистр, следование принципам кооперации, вежливости и иронии; см. о соотношении этих принципов дискурса: Leech, 1986), какие он выбирает речевые акты, шаги и ходы для выражения личностных установок и обеспечения конструктивного взаимодействия с партнером, как каждый из общающихся комбинирует свои речевые акты и как он соотносит овой речевой ход с совершенным только что или имевшим место ранее речевым ходом другого лица.

Возьмем для иллюстрации отрывок из эссе Сергея Залыгина «К вопросу о бессмертии: Из заметок минувшего года», опубликованного в журнале «Новый мир» в № 1 за 1989 г. В этом отрывке содержатся два диалогических события, их составляющие (речевые ходы и речевые акты) соответственно индексированы: первые — заглавными буквами, вторые — арабскими цифрами:

В Барнауле зимой, в конце 1919 года, шла артиллерийская перестрелка между красными, которые занимали привокзальную часть, и белыми, закрепившимися на Горе. Снаряды летели через весь город, в котором не было ни тех, ни других. Казалось, вообще никого.

Моя мать работала библиотекаршей на Горе и каждый день ходила в расположение белых, полагая, что женщину никто не может, не имеет морального права обидеть. И вот однажды вечером, уже темно было, мать вернулась с работы не одна, а в сопровождении белого офицера. Меня особенно поразили его блестящие сапоги. Все мы ходили в пимах (валенках), а этот щеголял в сапожках умопомрачительного блеска.

Офицер представился отцу.

— Сударь (А1),—сказал офицер,—вашей жене небезопасно ходить вечером одной (А2). Поэтому, пока это возможно, я буду провожать ее (А3). Для меня это не составляет труда (А4) — моя батарея стоит рядом с ее библиотекой (А5).

— Лучше не надо (Б1), — сказал отец. — Пусть уж Любочка ходит одна, или совсем не ходит (Б2). Я уговариваю ее не ходить на на работу (Б3), но она непослушная (Б4).

—     Вы мне не доверяете? (В1) — спросил офицер. — Но, поверьте, я же интеллигентный человек! (В2)

— Откуда вы родом? (Г1)

— Из Харькова. (Д1)

— Ах из Харькова! (Е1) Действительно очень интеллигентный город. (Е2)

И офицер несколько дней провожал маму домой. Потом красные заняли весь город, белые отступили на восток.

Но это еще не все.

Хозяин нашего дома, у которого мы жили, который и не скрывал белых убеждений, настучал красным: у меня квартирантка, так вот ее каждый день провожал с Горы офицер-улан! И уже поздно вечером, перед самым сном, к нам пришли два красноармейца выяснять что к чему. Хозяин стоял за занавеской — наш угол был отделен от коридора только занавеской — и слушал разговор. А разговор был такой.

—  Вы Залыгин Павел Иванович? (Ж1)— спрашивал красноармеец постарше.

—  Да, я...(З1)

—  Где работаете? (И1) Кем? (И2)

—  Я делопроизводитель в Алтайском союзе кооперативов. (Й1)

—  Почему в постели? (К1)

—  Я болен. (Л1)

—  А это ваша жена? (М1)

—  Это моя жена. (Н1)

—  А почему ежедневно ее провожал белый офицер? (О1) Это был ваш знакомый? (О2)

—  Он был из Харькова. (П1) Больше я ничего о нем не знаю. (П2)

—  Почему белый офицер провожал вас? (Р1)

—  Как это почему? (С1) — удивилась мать, оставаясь при этом совершенно спокойной. Не в пример болезненному и
нервному отцу, она никогда и ничего не боялась (так, безбоязненно, и дожила до девяноста лет). — Наверное, потому, что этот офицер был интеллигентным человеком... (С2) — Потом она посмотрела на старшего красноармейца и спросила его: — А вы не с Урала? (С3) Произношение у вас уральское. (С4)

—  С Урала... (Т1) — подтвердил тот. — Рабочий. (Т2) Доменщик. (Т3) А как зовут вас? (Т4)

—  Так я и думала! (У1) Так я и думала, что вы тоже интеллигентный человек. ((У2) Все доменщики — интеллигентные люди. (У3) Но тогда зачем же вы спрашиваете, почему меня кто-то провожал с наступлением темноты, да еще при перестрелке белых с красными, красных с белыми?.. (У4) Зовут меня Любовь Тимофеевна. (У5) Но вы меня очень удивили! (У6)

—  Вот и хорошо (Ф1), — сказал старший красноармеец. — До свидания, Любовь Тимофеевна. (Ф2) До свидания, Павел Иванович. (Ф3) Будь здоров, мальчуган. (Ф4)

И красноармейцы вышли за занавеску, и я слышал, как младший красноармеец сказал хозяину нашего дома:

— Ты — падла, старик! (Х1) Гляди, еще раз — и тебя прямо в твоей же ограде... (Х2)

Ограда по сибирскому говору значит двор.

Приведенный отрывок весьма показателен для осознания того обстоятельства, что существующие до сих пор классификации речевых актов (Дж. Остин, Дж. Сёрл, Д. Вундерлих, Ю. Д. Апресян, Г. Г. Почепцов и др.; см.: Богданов, 1989) опираются на контекстно независимые и личностно не ориентированные признаки. Речеактовая синтагматика может существенно повлиять на парадигматические представления. Синтагматические отношения нередко ведут к переосмыслению речеактовых интенций. На них же должна ориентироваться идентификация речевых шагов и ходов.

Обратимся к первому диалогическому событию (речевые ходы А—Е). Субъекты дискурса — белый офицер (инициатор) и отец писателя, служащий местного учреждения. Регистр общения — официальный. Обоюдно соблюдаются постулаты принципа вежливости (тактичность, великодушие, скромность, одобрительность). Стратегия общения — кооперативная. Оба собеседника относятся уважительно и к самим себе, оценивают себя как равных: никто из них не навязывает другому «старшинства». Оба коммуниканта соблюдают постулаты принципа кооперации (сотрудничества) и избегают иронии. Они совершают сознательные речевые ходы и акты, хорошо осознавая ситуацию, владея ситуацией и собой. В речевом ходе А (офицер) содержатся такие речевые акты, как обращение, или вокатив, служащий установлению речевого контакта (А1), констативы (А2, А4, А5), обещание (A3). Речевой ход в целом выступает как предложение услуги. Поэтому и возможно другое «прочтение» ряда речевых актов: А2 — это, скорее, предупреждение. А4 и А5 служат целостным обоснованием возможности выполнить обещание.

Речевой ход Б (отец) строится как отказ от принятия услуги. На выражение этого нацелен речевой акт Б1 с поддерживающим отказ пожеланием к жене об использовании других возможностей избежать опасностей (Б2). Попутно сообщается, что жене делались такие предложения (БЗ), и высказывается сетование, что они не приняты (Б4).

Речевой ход В (офицер) продолжает стратегию предложения услуги. Здесь и подчеркивание недоверия к себе со стороны собеседника (В1) в форме вопроса, и констатация такого своего свойства, как интеллигентность, что позволяет выводить из В2 такую импликатуру: интеллигентность значит порядочность, честность, надежность носителя этого свойства.

Отец в речевом ходе Г ищет подтверждения выведенной им импликатуре, задавая вопрос о месте рождения; получив ответ «Из Харькова», он считает подтвержденной импликатуру, которая была выведена из В2, одновременно задав своим высказыванием Е2 возможность вывести импликатуру, что все родившиеся в Харькове — честные, порядочные, надежные люди, интеллигенты, и импликатуру о своем согласии принять предложение офицера.

Второе коммуникативное событие (речевые ходы Ж—X) распадается на несколько диалогических блоков: Ж—П (разговор старшего красноармейца и отца, протекавший в официальной и уважительной манере, хотя имело место притязание одного из собеседников на право задавать вопросы и получать на них прямые ответы, что ставило партнеров в неравноправное положение), Р—Ф (разговор старшего красноармейца с матерью будущего писателя) и X (разговор младшего красноармейца, вернее, только один его речевой ход, обращенный к хозяину дома). Первый блок особого интереса не представляет, хотя и здесь можно отметить, что отец не теряет под натиском вопросов своего человеческого достоинства, не прибегает к нарушению принципа кооперации, т.е. отвечает достаточно информативно, правдиво и ясно, не использует иронию. Последний блок содержит неуважительную, оскорбительную оценку доноса хозяина на своих квартирантов и недву­смысленную, хотя и недоговоренную угрозу-предупреждение.

А вот второй блок не может не привлечь особого внимания: он начинается как допрос, а ему только что подвергся отец (Р1, Р2). Но мать не принимает навязанных ей правил игры: она отвечает на вопрос старшего красноармейца удивлением (С1), т. е. по сути дела, протестует против такого вопроса. Тем не менее, дается ответ (С2), где речь идет об интеллигентности как особом человеческом свойстве, присущем, в частности, и провожавшему ее офицеру. Затем мать меняет тему разговора: ею задается вопрос о месте рождения старшего красноармейца в форме предположения (СЗ), причем такое предположение мотивируется (С4). Получив подтверждение об уральском происхождении собеседника (Т1), дополнительную информацию о его профессии (Т2, ТЗ) и вопрос об имени и отчестве (Т4), сигнализирующий 'смену старшим красноармейцем принятой в начале разговора с матерью стратегии допроса на иную, более уважительную и кооперативную, мать радостно сообщает (У1, У2) о справедливости: своей догадки не только по поводу места рождения, но и принадлежности старшего красноармейца к числу интеллигентных (но теперь по профессии, требующей высокой квалификации, о чем она и сообщает в УЗ); затем, в У4, переходит в наступление, упрекая собеседника в неуместности его вопроса о вполне объяснимой причине, по которой ее провожал белый офицер с наступлением темноты, при артиллерийской перестрелке. Из У4 выводима импликатура, что интеллигентный человек не задал бы подобного неуместного вопроса. И только после этого она сменяет гнев на милость и отвечает на вопрос, как ее зовут (У5), что все-таки ее не освобождает от желания снова упрекнуть собеседника (У6).

Речевой ход Ф оказывается заключительным в разговоре старшего красноармейца с отцом и затем матерью (Ф1), причем здесь как бы признаются ее правота и вера в добропорядочность интеллигентных людей, так что уважительные формулы прощания (Ф2, ФЗ, Ф4), обращенные к каждому из членов семьи Залыгиных в отдельности, одновременно оказываются подтверждением убежденности старшего красноармейца и в своей принадлежности к носителям высоких общечеловеческих моральных качеств — интеллигентным людям. Любопытно, что оба коммуникативных события, представленные в приведенном отрывке, понятие интеллигентности имеют своим лейтмотивом.

Итак, определенную иллокутивную силу, ту или иную стратегическую установку речевому акту и речевому ходу придает личность как субъект дискурса. Личность владеет речевой ситуацией, она может подняться над речевой ситуацией и задать необходимое направление в развитии дискурса. Личность включена в дискурс, но вместе с тем она творит этот дискурс, т. е. поднимается над ним. А это значит, что в дискурсе воплощаются присущие его субъектам темпераменты, способности к осуществлению определенных видов деятельности, в том числе и коммуникативной, доминирующие чувства и мотивы деятельности, индивидуальные особенности протекания психических процессов и т. п. Однако изучение того, как соотносятся типы дискурса и типы личности, во многом затрудняется наличием множества классификаций последних, использованием в различных типологиях личности неодинаковых, не сводимых друг к другу оснований.

По всей очевидности, прагмалингвистика в настоящее время может и не опираться на классификации типов личности, полученные в различных направлениях психологии, социологии, социальной психологии, исходя из того, что лингвистически они чаще всего нерелевантны или релевантны лишь отчасти. Прагмалингвистике стоит ограничить свои искания на нынешнем этапе построением типологий языковых личностей. В качестве оснований могут быть использованы доминирующие в дискурсе личности данного прагмалингвистического типа наборы типов речевых актов и речевых ходов, речевых приемов, тактик и стратегий, способы и характер реализации постулатов, составляющих принципы сотрудничества, вежливости и иронии, умение делать свой речевой вклад целесообразным и уместным, умение координировать свои речевые действия с речевыми действиями личности такого же или иного прагмалингвистического типа. Тем самым, от прагма-лингвистики будет естественно ожидать, что она внесет свой вклад в развитие как общей теории коммуникации, так и общей теории личности.

М. Фабий Квинтилиан (I в. н. э.) утверждал: Qualis homo, talis ejus est oratio «Каков человек, такова его манера изъясняться». Прагмалингвист может перефразировать это изречение: Qualis oratio, talis est homo «Какова манера говорить, таков человек». Дискурс может и должен служить основой для моделирования типа говорящей личности.

ЛИТЕРАТУРА

Богданов В. В. Классификация речевых актов // В настоящем сборнике. С. 25—37.

Велихов Е. П., Зинченко В. П., Лекторский В. А. Сознание: Опыт междисциплинарного подхода // Вопросы философии. 1988. № 11. С. 3—30.

Кон И. С. Личность // БСЭ. 3-е изд. М, 1973. Т. 14. С. 578—580.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977.

Leech Geoffrey N. Principles of Pragmatics. London; New York, 1986. 250 p.

И.П. Сусов. Личность как субъект языкового общения // Личностные аспекты языкового общения. Калинин, 1989. С. 9—16.