Из трудов Ивана Павловича Сусова

И. П. СУСОВ

(Калининский госуниверситет)

УРОВНИ ЯЗЫКОВОЙ СИСТЕМЫ

И ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА

I. Рассмотрение языка как сложной системы, имеющей многоуровневую организацию, не может быть полным, если не ставятся и не решаются вопросы о соотношении разноуровневых единиц в плане их содержания, о стратификации явлений семантического порядка. Анализ многочисленных концепций уровневой организации языковой системы показывает, что их авторы учитывали семантическую специфику различных единнц. в недостаточной степени. Для иллюстраций можно взять несколько наиболее известных теоретических концепций стратификации языковых единиц, прежде всего конституентных моделей.

Так, А. А. Реформатский (1967: 29—30) в свое время предложил ставшую у нас популярной модель, представляющую соотношение четырех ярусов — фонологического, морфологического, лексического и синтаксического — в виде своеобразной «этажерки»; тот или иной ярус характеризуется соответственно как система единиц — фонем, морфем, слов и предложений. Каждая нижележащая единица является в потенции следующей вышележащей, а каждая вышележащая как минимум состоит из однюй нижележащей. Фонемы как единицы низшего яруса квалифицируются как знаки-диакритики, остальные единицы — как знаки-символы. Фонемам приписываются функции перцептивная и сигнификативная (т. е. смыслоразличающая), морфемам — семасиологическая (выражение понятия), словам — номинативная, предложениям —коммуникативная.

Как соотносятся функции единиц различных ярусов, может ли, например, содержание морфемы считаться потенциальным минимумом содержания слева, а содержание слова — потенциальным минимумом содержания предложения, А. А. Реформатский не пояснял.

На конституентном же принципе строится модель Эмиля Бенвениста (1974: 129—140). Отправляясь от текста и пользуясь приемами сегментации и субституции, этот исследователь выделяет в качестве нижних уровней фонематический и меризматический, представляемые соответственно фонемами (минимальными сегментными единицами) и меризмами (различительными признаками как единицами несегментными, но субституируемыми). Над фонематическим уровнем надстраивается уровень знаков (как свободных, так и связанных форм, но главным образом свободных форм, т. е. слов). Выше располагается предложение, являющееся единицей категорематического уровня. Форма любой единицы определяется через ее отношение к нижестоящим единицам как конститутивным, значение — через отношение к единицам вышестоящим, интегративным. Разложение единицы приводит лишь к формальным конститутивным элементам, статус которых как единиц определенного уровня устанавливается на основе интегративной функции этих элементов. Лишь интеграция дает значимые единицы языка. Значение, по Э. Бенвенисту, есть способность языковой единицы быть составной частью единицы высшего уровня, а форма- есть способность языковой единицы разлагаться на конститутивные элементы низшего уровня.

Если следовать этим определениям, то меризмы и фонемы должны рассматриваться как значимые единицы.. При этом получается, что меризмы обладают только значением, но не имеют формы, а фонемы, в отличие от них, имеют и форму, и значение. В соответствии с этими же определениями предложению должна быть присуща только форма, но у него нет значения, поскольку отрицается способность предложения быть интегрантом единицы более высокого порядка. Предложение образует границу, являясь и единицей языка, и единицей речи, дискурса.

Однако Э. Бенвенист, тем не менее, говорит о смысле предложения, присущем ему в целом, глобальном по своему характеру, хотя и распределяющемся между словами как компонентами предложения. Он говорит о предикативности как основном и универсальном признаке предложения и о референции высказывания / предложения как соотнесенности с соответствующей ситуацией. Носителем предикативности (или предикации) признается в конечном итоге предикативный элемент предложения. Э. Бенвенист различает в предложении смысл (смысловую информацию) и референцию. В языке в целом им разграничиваются значение, вытекающее из интегративной функции единицы, внутренне присущее языковой системе и ее составным частям,, имплицитное по своему характеру,, и значение, вытекающее из соотнесенности с миром предметов. Резкое отмежевание предложения от других языковых единиц заставляет предполагать, что признается также качественное отличие его значения. Однако более подробно специфика значения предложения Э. Бенвенистом не исследуется. Да и вообще трактовка значения прежде всего как интегративной функции мало конструктивна.

Близка к конституентным стратификационная модель Сиднея Лэма (1977), отображающая соотношение звуков (или графем) со значениями в виде перехода от одного ряда кодовых систем (стратумов) к другому. Различаются стратумы прежде всего семологичеокий, грамматический и фонологический, а с учетом последующих разбиений — гиперсемемный, семемный, лексемный, морфемный, фонемный и гипофонемный. Синтаксис рассматривается как лексотактика, тактика лексем, отличная от морфотактики, тактики морфем. Слово относится к стратуму, лежащему ниже лексемного.

Собственно, все единицы гипофонемного, фонемного, морфемного и лексемного стратумов по существу являются элементами плана выражения, а все единицы семемного и гиперсемемного стратумов — элементами плана содержания. Следовало бы ожидать особого разъяснения механизма перехода от единиц содержания к единицам выражения и, наоборот, от единиц выражения к единицам содержания, но его-то С. Лэм как раз и не дает. Для него переход от лексемного стратума к семемному (если брать кодирование) в принципе аналогичен переходу от морфемного стратума к лексемному, от фонемного к морфемному и от гипофонемного к фонемному. Различие скорее сводится к тактике. Так, утверждается, что обычный порядок следования семем и частично лексем является нелинейным, тогда как комбинации морфем обычно линейны. Фонологические модели подчиняются тому, что речь протекает во времени. Семологические же системы не подчиняются принципу линейности, отражая то, что чаще всего имеет многомерное строение. С. Лэм не эксплицирует отношения между единицами содержания, принадлежащими к различным стратумам (к ним отнесены гиперсемема, гиперсемон, гиперсем, семема, семон, сема). Все эти единицы не иллюстрируются, примеров тактики семем и гиперсемем не приводится. Не ставится вопрос о различении значений единиц морфемного и лексемного стратумов, о значении предложения как максимальной единицы лексотактики. Все это умаляет достоинства стратификационной модели, являющейся кодирующей и декодирующей лишь формально, а не по существу.

3. Особый интерес представляет модель, разработанная Т: В. Булыгиной и Г. А. Климовым (1972: 92—119). У этих авторов конституентный принцип используется лишь в отдельных частях иерархической системы языковых единиц. Они разграничивают единицы одноплановые (незнаковые) и двуплановые (знаковые), среди одноплановых — единицы выражения (фонологические) и единицы содержания (семантические). К единицам фонологического стратума отнесены дифференциальный признак, фонема, слог, акцентная группа (или фонологическое слово), фонологическая фраза, находящиеся в конституентных отношениях и образующие последовательный ряд единиц, усложняющихся по мере перехода к более высоким уровням интеграции. Нижней парадигматической единицей выступает фонема. К единицам содержательного .(семантического) стратума, организованного также на основе конституентного; принципа, относятся семантический элемент (дифференциальный, семантический признак), семема (выступающая либо в виде граммемы — грамматического значения формы, либо в виде лексемы — лексического значения формы), ономатема (означаемое отдельного слова или устойчивого словосочетания) и означаемое предложения, объясняемое через понятие предикативности в духе концепции акад. В. В. Виноградова. Нижняя парадигматическая единица — семема.

По своему строению аналогичны (изоморфны) элементы следующих пар единиц: фонологический ДП и семантический ДП, фонема и семема, слог и ономатема, акцентная группа и означаемое предложения. Фонологическая фраза не имеет аналога в семантическом ряду. Но аналогичное строение не есть отношение означающего и означаемого. Так, ономатема сходна со слогом (у слога наличествуют центральный и маргинальные компоненты — гласный и согласные, в ономатеме аналогично соединяются лексема и граммема), но ономатема выступает означаемым не слога, а слова или фразеологизма.

Двуплановыми единицами признаются морфема, слово и предложение. Конститутивные отношения между ними отрицаются. Конкретное предложение члеится последовательно на конкретные словоформы плюс интонация, словоформы — на конкретные морфемы. Абстрактное же предложение дает при членении «синтагмы» в бодуэновском смысле термина (по Т. П. Ломтеву, словесные формы, т. е. абстрактные формы,отвлеченные от конкретной основы и конкретного показателя совокупного синтаксического значения), «синтагмы» же членятся на «синтагмоморфемы» (абстрактные основы и абстрактные показатели синтаксических значений).

Но можно ли отсюда делать вывод, что значение конкретного  предложения сводимо к совокупности .значений словоформ и значению интонационного показателя? Можно ли означаемое интонации считать ономатемой? Принимается ли во внимание словопорядак и каков статус значений, выражаемых его посредством? Иначе говоря, насколько целесообразно описывать означаемое конкретного предложения в терминах ономатем, т. е. означаемых.слов и устойчивых словосочеганий? Целесообразно ли оперировать понятием ономатемы при описании означаемого абстрактного предложения? Не будет ли означать положительный ответ на этот и подобные вопросы, что конституентный принцип, не распространяемый на отношения предложения и слова, слова и морфемы, подспудно все-таки принимается и в данном случае?'

.4. Иерархичеакие отношения между конкретными единицами (единицами-событиями) и между абстрактными едиицами (единицами-типами) организованы неодинаково. Конституентные отношения фиксируются при линейном членении, возможном только для единиц-событий. Так, конкретный текст вполне естественно признать последовательностью конкретных же предложений (в функционально равноправных с ними квазипредложений, т. е. неграмматикализованных высказываний, эллиптических конструкций и т. п.). Конкретное предложение при его линейном членении окажется представленным «как последовательность конкретных слов (слов-событий), конкретные слова поддаются сегментации на конкретные морфемы (морфы), а те, в свою очередь, на звуковые сегменты (фоны).

При подобной сегментации на каждой ступени может выделяться своего рода остаток, имеющий в принципе просодичеакий характер и являющийся с точки зрения содержательной специфическим значением, «семантическим радикалом» сегментируемой единицы. Сказанное не следует Яонимать в том смысле, что формально и содержательно выделяемые просодические (или нелинейные) компоненты должны (соответствовать друг другу одно-однозначно.

Так, текст характеризуется наличием авторской интенции, находящей свое выражение в определенной коммуникативно-прагматической (иллокутивной) фуикции, и темо-рематнческого ядра, в котором в свернутом виде представлена денотативно-референтная перспектива текстового содержания. Коммуникативно-прагматическая функция определяет интенциональный тип текста, принадлежность его к числу единиц, квалифицирующихся как описание, утверждение, характеристика, поиск информации, проповедь, просьба, упрек, распоряжение и т. п. Она, конечно, распределяется между звеньями текста, представлена в нем различными его частями и разнообразными средствами. Входящие в текст предложения могут быть однонаправленными по своим- интенциональным характеристиками и нести те же коммуникативно-прагматические функции, что и текст в целом. См., например:

В районный центр Чохатаури (Грузия) съехались семейные музыкальные коллективы. В районе сейчас их более тридцати. Из поколения в поколение словно эстафету переедают они жемчужины народной музыкальной культуры. Семейные ансамбли пропагандируют также современную песню, посвященную труду, подвигу, любви. Самый большой успех на своеобразном фестивале выпал на долю ансамбля из села Дабла-Цихе, которым руководит Н. Осепаишвили.  Это она восьми своим сыновьям и дочерям сызмальства привила любовь к музыке. Хорошо проявили себя также семейные ансамбли И, Тедорадзе, Р. Цхоидзе, Д. Имедашвили и другие (Правда, 25.05.82).

Здесь все семь простых и сложных предложений выступают как носители коистативной (или репрезентативной) функции, присущей также данному информационному тексту в целом. Но очень часто наблюдается разнонаправленность интенциональных функций предложений, составляющих тот или иной текст. Тогда встает вопрос о том, на какие же текстовые звенья падает основная коммуникативно-прагматнческая нагрузка. См. следующий пример — реплику, в которой в адрес'Тиши (Тихона Тихоновича) высказывается упрек в послаблении кулацким элементам:

Мы с тебя лишнего не спрашиваем, а столь, сколь положено. В Сычевке ты кулаков нашел? Нашел. В Крутогорье? Нашел. А в Тетеревке ^!не можешь? \Это чо же получатся? Выходит, Тетеревка есть такой рай; где уже бесклассовое общество? Разуй глаза... Ты уже добрый месяц там торчишь и, еидать, разложился от местной обстановки (Е. Евтушенко. Ягодные места).

Здесь есть и предложения-констативы, и предложения-вопросы, иi побудительное (директивное) предложение, но нет, собственно говоря, ни одного высказывания, которое отвечало бы полной перформативной стандартной формуле типа «Я упрекаю тебя за послабление кулацким элементам». Функция упрека, порицания выполняется текстом в целом; она оказывается своеобразным просодическим содержательным компонентом, не выделяющимся при линейном членении.

Приведенные примеры иллюстрируют крайние противоположности. Часто доминируют предложения какого-то одного коммуникативно-интенционального типа. Так, в ниже­следующем примере высказывания, составляющие реплику Настасьи, относятся к различным типам, а именно к констативяому, директивному и вопросительному (эротетиче-скому), но сложное высказывание в целом оказывается констативным, компоненты же с иной интенциональной функцией в принципе не нарушают этой направленности текста:

— Но я всегда думаю о смерти, — перебила Настасья, вроде бы уже знала, что я скажу далее. Я подумал, она смеется надо мною, всмотрелся подозрительно, но вид ее был грустным и искренним. — Вы не бойтесь, Тимофей Ильич, я жизнелюбива, в омут не брошусь и в петлю не полезу. Но я всегда думаю о смерти, и это мне не мешает жить. Я пробовала однажды отвязаться от таких мыслей, они действительно странны... Вы не находите, Тимофей Ильич, их некоторую странность? Да, я пробовала однажды забыть их, но знаете ли, это трудно и скучно, словно бы во мне что-то сразу нарушилось...   Вот как будто половинка меня осталась. Бывало ли с вами, Тимофей Ильич, вот вы лежите в постели, но будто не весь лежите, а только половина вас. Ну вроде этого. Занятно... И так становится тошно и неловко, что всего себя не чувствуете, а хочется сразу всего себя вернуть. (В. Личугин. Крылатая Серафима).

А вот в другой реплике из того же произведения элементарные высказывания не интегрируются никакой единой интенциональной функцией, текст в силу этого и не может быть охарактеризован как связный:

— Ну как спалось, как ночевалось, Тимофей Ильич? А я вот вчера надрался, как собака, — сокрушенно сказал старик и широко улыбнулся, присел в ногах. — Ну и спать. Не на пожарника, случаем, сдаешь? (В. Личугин. Крылатая Серафима).

Темо-рематическая организация текста также не предполагает, что тематический и рематический компоненты семантического ядра текста находят воплощение в теме и реме каждого отдельного элементарного высказывания, что убедительно показал в своем исследовании В.И. Юганов (1980).

5. Несводимость значения предложения к сумме значений входящих в; его состав слов, т. е. к сумме ономатем, сегодня вряд ли требует доказательств. Модифицирующие значения, лежащие в известной степени «на поверхности», далеко не всегда выражаются посредством лексических единиц. Это касается и таких значений, как время, модальность, отрицание, подчеркивание части высказывания (проминенция), эмотивность, и таких, как перформативность, интенциональность и т. д. Значение предложения .организуется прежде всего не на модифицирующем, а на предикационном и реляционном уровнях. Субъектно-предикатное отношение, естественно, не выделяется при линейном членении высказывания. Значения субъекта и предиката привязываются не к отдельным ономатемам, о чем, в частности, хорошо свидетельствуют примеры Ю. С. Степанова (1981: 176), утверждающего, что предложении Гости — в саду подлежащим нужно считать гости, а предикатом — в саду, а в предложении В саду — гости уместнее видеть подлежащее в компоненте в саду, а предикат в трансформированном обозначении события гости. Точно также значения компонентов высказывания, трактуемых в терминах актантов, иначе — семантические рол» актантов, не привязаны жестко к. ономатемам, т. е. означаемым лексических единиц.

Значения предложений входят в значение (или содержание) текста, значения слов входят в значение конкретного предложения, но ни содержание текста не исчерпывается суммой смыслов отдельных предложений как его компонентов, ни смысл предложения не сводим к совокупности значений отдельных лексических, морфологических и интонационных составляющих. Семантический (и прагматический) план каждой языковой единицы имеет свое особое, присущее только ему качество, и конституентные отношения между единицами соседних уровней не раскрывают всей специфики отношений между их значениями.

 
ЛИТЕРАТУРА

 
    Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974. 447 с.

Булыгина Т. В., Климов Г. А. Уровни языковой структуры. — В кн.: Общее языкознание: Внутренняя структура языка. М.: Наука, 1972, с. 92—119.

Лэм С. Очерк стратификационной грамматики. Минск: Вышэйшая школа, 1977. 133 с.

Реформатский А. А. Введение в языковедение. 4-е изд., исправл. и доп. М.: Просвещение, 1967. 542 с.

Степанов Ю. С. Имена, предикаты, предложения: Семиологическая грамматика. М.: Наука, 1981. 360 с.

Юганов В.И. Коммуникативно-информационная структура немецкого микротекста: Дис. … канд. филол. наук. Калинин, 1980. 151 с.

И.П. Сусов. Уровни языковой системы и лингвистическая семантика // Синтаксическая семантика и прагматика. Калинин, 1982. С. 3—11.